Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью.

Единственный, кто мне всю правду рассказал. Молодец, мужик, уважаю.

Деньги действительно кончались, пора задуматься и над этим.

В пятницу, в четыре часа дня. я вошел в недавно отреставрированное трехэтажное здание администрации Кутинского района и города Закутка. На втором этаже "сталинского" особняка располагалось законодательное собрание, где в эти часы в своем кабинете вел депутатский прием председатель законодательного собрания Виктор Леонидович Седулин.

На мне был деловой темно-серый костюм, купленный вчера в местном "бутике" якобы от Версаче, белоснежная сорочка и строгий галстук. Волосы собраны в хвост.

— Импозантный мужчина, — заключила Зина на примерке. — Мечта дам средних лет или совсем малолеток. Натуральный банкир. — Завтра мне предстояло принять участие в милицейской "подставе" и Зина была очень довольна, что Сергей меня "принял".

В коридоре и приемной змеилась очередь из двух десятков человек, в основном пенсионного возраста. Еще десяток особо престарелых сидели на заботливо выставленных разномастных стульях, наверняка выдернутых из кабинетов.

— Шеф у себя? — обратился я к милой секретарше, протягивая ей пустую бумажку. — Мне срочно.

На моем лице сверкнула обворожительная улыбка, на запястье золотой "Ролекс". Настоящая Швейцария, одолженная у Зининого отца.

Она смотрела на меня, выпучив глаза. Двое мордоворотов в строгих черных костюмах возле дверей в кабинет незаметно напряглись. По этой бумажке я уже проходил охрану на входе. Школа Лионы: одежда, манеры и легкое внушение. Иногда не легкое.

— Ты куда это прешь без очереди, рожа твоя наглая! — раздался визгливый женский голос.

В любой очереди найдется такая тетка, "смотрящая" за справедливостью, чтобы не дай бог, кто-нибудь не прошел не в свое время. Изредка её заменяет тщедушный крикливый пожилой мужик. При всей внешней непохожести, их объединяет одно общее качество: обостренное чувство Правды. Часто они тут же, в ожидании приема у Высокого начальства, находясь за пределами кабинета, открыто поливают оное грязью, потому как Ничего не боятся. В глаза же, почему-то молчат. Просят, как все. Ах да, есть еще одно общее качество этих разнополых персонажей: им решительно нечего делать дома.

Фиона — не Богиня. Та могла глубоко залезать в одного и одновременно "держать" троих-четверых, Фиона — либо глубоко одного, либо поверхностно троих. В данный момент она глубоко обрабатывала девушку, чтобы секретарша увидела именно ту неотложность, которую шеф ждет с особым нетерпением.

— Напялил галстук, хвостик подвязал и думаешь все можно?! Люди часами сидят, а он без очереди лезет! Люди, гляньте на него, где справедливость?! — толстая тетка стояла, призывно оглядывая людей и гневно посматривая на меня.

По толпе пробежали шепотки:

— …действительно.

— Где это видано, я больше часа сижу…

— И тут блат! Это чиновничий беспредел какой-то!

Назревал русский бунт "бессмысленный и беспощадный". Что бы я сейчас ни сказал, все повернется против меня. Секретарша, как назло, тупила, не могла быстро выбрать наиболее безотлагательное дело. Все грозило сорваться. Если народ начнет бузить, то мной близко заинтересуются охранники, придется прервать обработку девушки. Всплывет бумажка и тогда… как я упустил из внимания реакцию очереди? Не подумал о количестве желающих попасть на прием.

— Заткнись, Семеновна! Чего людей баламутишь, — неожиданно высказался охранник. — Каждый прием от тебя проблемы. Верочка разберется с… господином. А дальше наша забота, мы здесь порядок обеспечиваем, а не ты.

Не обращая внимания на набравшую полную грудь Семеновну, охранник повернулся к Верочке:

— Чего застыла, видишь, очередь волнуется.

— Развелось тут вас, к народному избраннику не пускаете! — не сдавалась женщина, впрочем, уже не так громко, с опаской. — Отгородились от народа его слуги… — под тяжелым взглядом второго телохранителя, еще тише. Народ безмолвствовал.

"Строго у них", — успел я удивиться и услышал долгожданный голос Верочки:

— Секундочку, мальчики, я с Виктором Леонидовичем свяжусь, — сказала, поднимая трубку селектора, всей доступной мимикой показывая: "Большой человек!", одновременно кокетливо поглядывая на меня. Как только удается все это делать, не отрываясь от трубки? Вот что значит опыт.

— Виктор Леонидович, извините, что отрываю, но очень срочное дело, — сказала Верочка в трубку. Дальше громкость понизила почти до шепота, но я расслышал. — Вы просили в любое время. Пришел человек от Аракеляна. Откуда я знаю, почему не позвонил, мне неудобно спрашивать. Хорошо… хорошо. Я поняла, — с этими словами положила трубку селектора.

Обратилась ко мне с лучезарной улыбкой:

— Подождите, пожалуйста, минутку. Виктор Леонидович отпустит посетителя и вызовет вас.

Я улыбнулся еще очаровательней, чем она.

— Ой, простите! Сразу заходите, как только посетитель выйдет, — засмущавшись, поправилась девушка. Не хватало еще, чтобы Седой успел позвонить этому Аракеляну! В моем присутствии звонить точно не станет.

Охранники, услышав колебания секретарши, насторожились, но к ним устремились две фиолетовые ниточки. Расслабились. Я забрал бумагу с Вериного стола.

Из дверей, пятясь спиной, вышел довольный худой старик, весь обвешанный орденами и медалями:

— Спасибо, Виктор Леонидович, что не забываете нас, ветеранов, доброго вам здоровья! — победно повернулся и шаркающей, но гордой походкой побрел из приемной.

— Ребятки, закройте дверь и никого не впускайте — распоряжение Виктора Леонидовича, — шепнул я молодцам, проскальзывая в открытую дверь.

— Какого х… — начал было ругаться Седой, отрываясь от набора номера, но замер. Лицо плавно расплылось в доброжелательной улыбке.

— Вы телефон отключите, Виктор Леонидович. На всякий случай, — сказал я, разваливаясь на ближайшем к столу начальника стуле.

Седой был седым полностью, без единого темного волоска. А если откинуть эту выдающуюся серебристость шевелюры, стриженой под "ежик", то в остальном он был типичнейшим представителя класса чиновников. Костюм — двойка, галстук, сорочка, животик. Неприметное круглое лицо одутловато, под воспаленными глазами мешки. Переживает о сыне, не высыпается, бедняга. И если бы не воздействие Фионы, то и взор наверняка был бы начальственный, надменный, однако, Седой смотрел на меня крайне уважительно. Я бы даже сказал с опаской.

— Конечно, конечно, — нажал кнопку на селекторе и сказал в давно поднятую трубку. — Верочка, меня ни для кого нет, поняла?

— Я знал, что вы не простой, чувствовал, — говорил, выключая мобильник.

— Во-первых, Виктор Леонидович, соболезную. Мне искренне жаль вашего сына. Мы немного повздорили на "вертолетке", но это было чистое недоразумение. Я не держал на него зла, как, надеюсь, и он на меня.