Владимир Данилушкин - Из Магадана с любовью

Телеграмма, — конечно же, никакая не шутка. Стало быть, придется с работы отпрашиваться. Что сказать шефу? Девушку собрался встречать. Отпустит, конечно, ни слова не скажет. Но внутренне усмехнется, и предчувствие его ухмылки ранит Телкова. Вот если бы присочинить что-нибудь, приврать, но как? В народе говорят: врет, а не краснеет. Телков краснеет и тогда, когда говорит чистую правду. Витька сразу бы присочинил: сестру, мол, встретить. Или тетю.

Кстати, о тете. У Коли Горобца тетя только на год его старше. Ей двадцать шесть. Можно сказать, красивая. Он видел ее, когда помогал своему товарищу по работе носить книги из подвала после ремонта. Тетя протирала книги влажной тряпкой и ставила их на стеллажи, а когда расставила все, переоделась и села за пианино. Играла, кажется, Шопена. Сказала, что Телков умеет слушать. А квартира у Горобца трехкомнатная, в самом центре. Консерватория совсем недалеко. Может быть, попросить Колю приютить Варю? Нет, это исключено, моментально сообразил Телков. Коля надумал жениться и вообще он не из тех, кто любит создавать себе неудобства.

Кстати, возле консерватории есть, кажется, частные дома. Можно там попытаться устроить девушку. На худой конец есть же гостиница. Да-а, ситуация. Чем больше Иван думал о завтрашнем дне, тем больше краснел. Такое ощущение, что мясо от костей отпаривается. Удружил Подмухин — убить мало!

Телков ехал в душном автобусе до центра, там пересаживался в такой же душный, заполненный, словно под прессом, человеческими телами, не возмущался, не страдал, а только жалел о бездарно бегущем времени, не хотелось его убивать и прожигать. Поэтому он старался наполнить этот час размышлениями. Решения проблемы, одно нелепее другого, приходили ему в голову с калейдоскопической прихотливостью. С веселым ужасом думалось о том, что история эта кончится небывалым скандалом. Но в самую последнюю минуту все разрешится чудесным образом, к всеобщему удовольствию и благу.

За двадцать лет жизни у него не было ни единого случая колоссального везения, а ведь когда-то и оно должно посетить. На несколько мгновений вспомнился отец, с которым виделись года полтора назад в электричке, кажется, он получил очень большую квартиру и строил дачу. Хорошо бы вспомнить то, что пропущено мимо ушей. Отец не помог ни разу, не делал подарков, если не считать наручных часов, снятых по порыву при известии о поступлении в университет, поразившем отца.

Оптический завод находился рядом с радиозаводом и еще каким-то таким же засекреченным, то есть «почтовым ящиком». Различали их по Домам культуры, которые носили имена партийных деятелей. Музей был во дворце культуры, и там не нужно было предъявлять пропуск в развернутом виде. Хотя в цеха он ходил, когда требовалось, и уже знал военные секреты, которые нельзя разглашать. Вначале это как-то гипнотизировало Телкова, жизнь наполнилась каким-то трагическим смыслом. Оставалось два или три цеха, посещать которые он не мог, допуск в них ему могли оформить через год. Может быть, не надо, думалось ему. И когда в пропуск были поставлены таинственные штампики, он все равно ни разу так и не окунулся в атмосферу повышенной секретности, то ли пугаясь шпионов, которые могут его подкупить и выведать секреты, то ли чего-то еще, пока не понял однажды с облегчением, что весь город состоит в основном из работников «почтовых ящиков», эвакуированных в глубокий тыл во время войны.

На днях ему рассказали невероятный случай в сборочном цехе радиозавода. Там особые условия, тонкая работа, берут только молоденьких девчонок, очень красивых. Летом в цехе жара невыносимая, а каких-то форточек не предусмотрено. Наоборот, замуровано все, чтобы ни одна пылинка не попадала. Девчонки сидят за столами без ничего, в одном халатике. А чтобы хоть как-то освежиться, обдувают себя струей сжатого воздуха — под подол. И рядом шланг с горючей смесью, горелка постоянно работает, чтобы колбы ламп запаивать. И вот одна из работниц этой горелкой себя под подолом «освежила». Крепко припалилась. И смех, и грех. Вспомнив бедолажку, он опять потрогал злополучную телеграмму. Может быть, Варе проще было бы устроиться на завод, общежитие получить?.. Ну вот, опять, — укорил он себя за малодушие. Впрочем, мысли ведь рождаются сами по себе, он за них не ответчик.

Добравшись наконец-то до двух комнаток в заводоуправлении, именуемых дирекцией музея, Телков первым делом стал отпрашиваться у шефа, так и не придумав подходящей легенды.

— Телеграмма вот.

Михаил Виссарионович кивнул.

— Когда, говоришь, поезд? Завтра? Нет, милый мой, не завтра, а сегодня третье. В четыре вечера? Давай-ка после обеда дуй на вокзал…

С чувством гордости за своего уникального шефа Телков пошел в зал дома культуры, где монтировал очередную экспозицию и встретил Колю.

— Ты чего такой напыженный? — Спросил Горобец с обычной своей как бы иронией, которой он маскировал небольшой дефект речи.

— Это я, Коля, такой гордый за Михаила Виссарионовича. Хороший у нас шеф, уникальный, можно сказать, человек, кадров своих понимает и бережет.

— Ну, понес.

— Меня с тобой всегда несет. Не заметил?

— Понятно-понятно. Как говорит наш дражайший руководитель, с умными быть умным, а с дураками, простите, идиотом. — Что произошло-то?

— Мне комната нужна. В центре. И чтобы пианино.

— А кишь-мишь с бараньим курдюком не хочешь? Женишься, что ли? Ну и тихоня! А я ведь скоро женюсь. Бабу закадрил, слушай, во! — Он вскинул руку с сигаретой, махнул ей, поднял вторую и изобразил нечто, как если бы шимпанзе попытался исполнить танец с саблями. — По телефону познакомились. Ну, как в кино.

Плюгавенький Николаша с крохотной лысинкой на затылке, с красными глазами навыкате — как пародия на вошедшего в необычную моду артиста Дворжецкого, затягивался сигаретой и выпускал дым из сложенных бантиком губок. Он любил кино и ситуации, изображенные на экране, проигрывал в жизни. А по телефону он любил говорить из-за своего красивого баритона. Порой он напоминал Телкову верблюда: в том все безобразно, зато шея — лебединая. А у этого голос, принижая который, он придавал скрытый псевдосмысл своим ничтожным речам.

— Женщина обалденная, — продолжал Николаша. — Хочешь, познакомлю? Я на нее знаешь, как вышел? Звонил куда-то, ошибся номером, разговорились, очень мило, ну и пристрастился каждый вечер звонить. Ей так понравилось. Встретиться договорились. Пароль придумали. Я тебе фотографии покажу, снимал ее с дочкой. У нее трехлетняя девочка — прелесть.

Слушать это было — как железом по стеклу. Самодовольный тип и тупой. Рассказывал уже о своем телефонном флирте. Даже на это мозгов не хватило. Подражает Тихонову и Володиной в фильме «Каждый вечер после одиннадцати». Наверняка мнит себя умницей и красавцем. Но Коля брал женщин чем-то другим, этого не отнимешь. Он никогда не смущался. Научиться этому тоже, наверное, невозможно.