Владимир Данилушкин - Из Магадана с любовью

— Олимп был меньше, чем наш театр.

С первого яруса амфитеатра стены и потолок зрительно отстояли далеко и микшировались освещением так, что ощущение закрытости пространства пропадало, а копии античных скульптур казались Телкову выставленными для масштаба, для неспешных вычислений кубатуры и квадратуры храма искусства.

Певица вышла в сопровождении двух высоченных девиц, прямо-таки гренадерш, хорошо сложенных, одинаково одетых и причесанных. Может быть, близнецы? Лили не доставала им до плеча, и эта ее малость, какая-то подростковость глубоко трогала Телкова. Вообще-то самой лучшей певицей он считал Люду Молодцову, вызвавшую на школьной сцене первый в его жизни душевный надрыв. Как если б он был стеклом, а она стеклорезом. С той поры он так оценивал музыку: режет или корябает. Из пения болгарки он понимал лишь отдельные слова, но какие слова — самые древние, однокоренные с русскими, и это внезапное прикосновение к древности приятно щекотало его.

Напиться бы вусмерть красным болгарским вином и плакать, как было однажды в компании спелеологов-любителей, вернувшихся из пещер Крыма.

Она ходила по сцене, а потом по залу, маленькая, трогательная, хотелось защитить ее, потому что две девушки, хоть и рослые, все-таки оберега слабая для маленькой женщины — владелицы алмазного голоса. Собственно говоря, она сама — сокровище, что опасно для жизни. Как говорил один персонаж, смелы и безрассудны те дамы, которые носят серьги с бриллиантами: могут лишиться вместе с ушами. Ее песня о сердце, больше всего нравилась спелеологам, простым парням с завода. Ему тоже. Он еле сдерживался, чтобы не подпевать. Она вынула всю душу, усталость навалилась, как дорожный каток, и расплющила.

Домой пошли пешком. Молчали. Жаль, нет спелеологов, они бы поняли. Телков никак не мог спуститься с театрального Олимпа. Стук каблучков об асфальт походил на то, как стучат капли, стекая со сталактитов в абсолютной тишине пещеры. Может быть, Варю познакомить со спелеологами, они отыщут ей отдельную пещерку с роялем?

Вдруг что-то нашло на него, стал цокать в такт шагам. Она рассмеялась и стукнула его кулачком по спине. Опять просидели на кухне до глубокой ночи. Телков уснул на стуле. Мать уложила его сонного, а утром пожурила:

— Ты, значит, на работу, а она до обеда дрыхнуть? Ни в магазин, ни разу не сходила, ни пол не вымыла. И где ваша квартира? Ищешь? А то давай здесь поспрашаю.

— Ей к центру поближе: артистка же, в консерватории репетировать будет вечерами, когда пианино освободится. Возвращаться поздно.

— А вдруг что с ней случится? Кто отвечать будет? Попал ты, бедова голова, в историю. Друг-то этот твой, как его? Думает жениться?

— Подмухин. Думает.

— Да как же — она здесь, а он там? И так четыре года? Или пять?

— Ну не знаю. Человек попросил, я согласился. Что же я теперь — болтуном предстану?

— Да, история. Так плохо, а так — еще хуже. Ну, ты давай не тяни, раз обещал.

Телков поймал себя на том, что разочарован беседой с матерью. Наверное, он ожидал большего. Наверное, была в нем надежда, что она возьмется и сделает сама. Правда, он бы ни за что не признался себе в этом.

После работы он уехал в библиотеку. Почему-то в памяти запечатлелась такая картинка: забор, на нем объявления и среди них «сдается комната». Этот забор тянется неподалеку от библиотеки, отгораживая от новейшего здания домики частного сектора. Город наступает и перемалывает улицу за улицей, домишки, палисадники, огороды, выставляя железобетонные коробки, иногда кажется, что земля стонет от такого вмешательства, а иногда наступает радость от грандиозности этих перемен.

Забора возле библиотеки Телков не нашел. Может быть, уже снесли? Или память подвела? Подосадовав, он счел дело сделанным и со спокойной совестью направился в библиотеку. Как хорошо быть в ее прохладном вестибюле, не думая о суетных проблемах.

Увидев Соню, он обрадовался ей и признался сам себе, что для того и заходил, чтобы объясниться с ней.

— Ты меня не обманываешь? — Спросила она совсем по-детски, когда он рассказал, кто такая Варя. — Может быть, ей пока у нас пожить?

— Поехали, я вас познакомлю, — Телков, окрыленный собственной решимостью, вспомнил Подмухина. Тот давно бы подсуетился с Соней и вывел их отношения из книжного мира на вольный воздух.

Это потому, что Витька живет не с отцом, не с мамой, а с бабушкой. Она любит внука — как молитву читает. А если твой любой шаг вызывает горячее сочувствие и одобрение, то этих шагов становится много. Телков прожил у друга три прекрасных дня. Больше всего нравилось наблюдать, как вечерами Витька читал для бабушки книгу Рериха. Она не только восторгалась, но и делала множество замечаний. У нее фундаментальные профессиональные знания и пытливый ум. Хорошо бы иметь такого учителя. Квартира у них тоже однокомнатная, но кажется более просторной из-за складных кресел. Наверное, там без труда помещается Варя.

…Улица Восхода одним концом упирается в библиотеку, а вторым переходит в мост через Обь, длина ее невелика, минут за пять прошли с Соней, спустились под мост, на магистраль, идущую параллельно реке. Еще две остановки на троллейбусе. Вообще-то Телков стеснялся предстать перед матерью в обществе Сони. Но с Варей же нормально получилось…

— Мама, я хочу тебя познакомить с Соней.

— С Соней? Проходите, пожалуйста. Вы не артистка? Я тут как раз собиралась оладьи стряпать.

— Некогда нам с оладьями. Где Варя?

— Я думала, к тебе уехала. С обеда еще. Ты чего надумал?

Младший брат вернулся с улицы, присутствие незнакомой девушки не очень-то смутило его.

— Ты хоть познакомься с тетей Соней.

— Тетей? Здрасьте.

— Просто Соней, — подсказала девушка. — Ты в каком классе? По ботанике у тебя что? Приезжай к нам в ботанический сад, я кое-что покажу.

— Поехали.

— Смотри-ка, прыткий какой! Завтра приезжай.

— Ты лучше маму позови, — сказал Телков. — Она у нас крестьянка.

— И приглашу. Она мне нравится.

— Куда это, господи? — Сказала мать, выходя с тарелкой оладий. Узнав про в ботанический сад, одобрила: — Среди цветов, значит, жизнь думаешь прожить? На цветы надо руку легкую иметь. А у меня не растут. Вот только для лекарства столетник держу.

Варя так и не приехала. Не было ее и на следующий день. Может быть, уже нашла себе приют? А если нет? Он решился: позвонил с утра на работу и впервые неуклюже соврал, что заглянет в поликлинику.

В центре города за консерваторией он обнаружил двухэтажный дом с резными наличниками и ставнями, покрытыми почерневшим мхом.

На второй этаж вела наружная лестница. Телков поднялся по ней, толкнул дверь и вошел в сени с тремя дверями. Он постучал в среднюю и принял солидный вид. Дверь отворилась, и женщина в сером халате, мгновенно смерив его взглядом, спросила: