Арнольд Цвейг - Затишье

Четыре младших лейтенанта, командовавших нашими четырьмя ротами, не выносили майора; мы, ухмыляясь, слушали еще в Парачине сквозь открытые окна батальонной канцелярии, как они ругали его за то, что он не имеет понятия о войне, солдатах и учении. Он пришел в армию прямо из редакционного кабинета еженедельного листка, представлявшего интересы немецкого офицерства, и никогда в жизни не слышал, как воет настоящий снаряд. В то самое время, как наши люди истекали кровью, обстреливаемые летчиками при Вамбреши или артиллерийскими снарядами англичан в форте Карно, он торчал у себя на квартире или в лилльском офицерском собрании.

Обер-лейтенант Винфрид сидел, низко опустив голову, и слушал. Он тщетно старался подавить глухую ярость, которая накипала в нем, — ярость и против майора, и непосредственно против человека, так беспощадно освещавшего поступки и самую натуру майора. Он не думал, что Бертин сгустил краски и живой Янш не столь мерзок, каким он получился в его описании, он знал, что сотни таких яншей, как зараза, разъедают армию. Но о степени вреда, который причиняют эти люди на своих постах, он до сих пор никогда не задумывался.

Винфрид вспомнил, как Лихов, дядя Отто, в гневе на генерал-квартирмейстера наговорил в присутствии племянника много такого, что охотно взял бы обратно: никогда, мол, Альберт Шиффенцан не был под огнем, он лишь недавно впервые увидел изрытые воронками поля Фландрии; до сих пор — а было это в августе семнадцатого — он не знает, что в австро-венгерской армии существует девять обиходных языков. Именно Шиффенцан, как досконально известно Винфриду, диктует главнокомандующему Восточного фронта условия мирного договора, который будет заключен с большевистским правительством, — те самые условия, которые преждевременно и с понятной поспешностью были выработаны весною, когда ждали, что правительство князя Львова и министра иностранных дел Милюкова немедленно приступит к переговорам о мире. Но ведь это был уже «прошлогодний снег». Нынешней зимой дуют иные ветры. О маленькая станция Мервинск, связанная с Барановичами военной железнодорожной веткой, доныне одна из тысяч станций, рассеянных на Западе, Востоке и Юге, одна из многочисленных вен и артерий мировой войны, — о Мервинск, внезапно тебя коснулся перст судьбы, и ты будешь неугасимо светить нам в жизни, пока мы старцами не ляжем в могилу, если только последний акт великой драмы не уничтожит нас всех.

Бертин вытряхнул свою трубку.

— О майоре Янше, пока вся компания играла в скат, я услышал еще много другого и позже еще пополнил свои знания.

Как-то ночью, когда я уже уходил из батальона, а писарь Диль заполнял мою солдатскую книжку, он мне многое еще рассказал. Янш принадлежал к типу людей, считающих себя и свою касту венцом создания. Поэтому он не уживался с другими офицерами. Словно вонючка, отравляющая воздух смрадом на семь метров в окружности, так что этим зловонным воздухом не может дышать никакое иное создание, он делался невыносим, когда высказывал свои политические взгляды. Этот враг свежего воздуха, этот канцелярский жеребчик, захлебываясь, говорил о завоевании мира. Если мы до сих пор еще не осуществили всех целей наших войн, то виновато в этом только народное представительство, виноват рейхстаг, отказавший нам в необходимых армейских корпусах в двенадцатом году, когда еще было время их обучить.

Другой помехой были евреи — не реальные евреи, вроде члена военного суда или меня, а изобретенные, созданные на бумаге. Господин Янш регулярно подучал маленькие идиотские журнальчики, которые он некогда выписывал в обмен на свой собственный; на их обложке обычно можно было увидеть молот Тора, обрамленную кудрями благородную голову германца или кабанью морду в дубовом венке. Насытившись этой пищей богов, он передавал журналы в солдатский клуб, где они тотчас же исчезали. Там можно было прочесть, что Данте, Леонардо и Микельанджело — германского происхождения, что Иисус был арийцем и Будда также, что рай помещался на Мекленбургской земле, а европейская культура выросла в Швеции — это явствует из рисунков, найденных на скандинавских скалах. Далее на страницах этих журналов говорилось, что народы еще когда-нибудь на коленях будут благодарить Германию за то, что она вместе с германским Габсбургом снова поставила Европу под знак меча. Только пангерманцы призывали взяться за оружие, только благодаря им кайзер в девятьсот четырнадцатому году не поддался на уговоры дипломатов, толкавших его на гибельный шаг: под этим подразумевалось согласие на переговоры о посредничестве, которые могли бы предотвратить войну.

В мирное время мы слушали такую пропаганду в мюнхенских вегетарианских столовых и высмеивали ее. Но теперь мир изменился. Люди, сочиняющие подобный вздор и верящие ему, сидят на важных местах в аппарате власти, имеют влияние и тайно или явно борются с нашим гораздо более умеренным правительством. Они-де тоже ратуют за «предпосылки мира»: эта война, видите ли, нам навязана, и поэтому необходимо в качестве гарантии нашей безопасности на западной границе, предварительно уничтожив французский пояс крепостей, оккупировать но крайней мере угольный бассейн Брие и Лонгви, а также французскую Лотарингию. Кроме того, следует занять всю Бельгию, присоединить и ее к рейху, разумеется лишив население политических прав, и таким образом восстановить империю Карла Великого. На Востоке они требовали аннексии балтийских провинций, выселения поляков и литовцев из значительной части занимаемых ими земель и передачи этих земель немцам; кроме того, им, разумеется, необходимы колоний в Африке и непобедимый флот; наконец, Англия и Франция обязаны платить по нашим военным долгам.

Диль сказал мне, что номер журнала, в котором напечатан этот вздор, был запрещен, но полевая почта уже успела распространить его. Надо вам сказать, что у фронтовиков существовал иммунитет против такого собачьего бреда, но тыл, кишевший редакциями, интендантствами, лазаретами, складами, попами и комендатурами, пожирал подобную пищу, ибо она придавала блеск жизни. Поэтому каждый такой номер, исчезавший в нужниках, там-то как раз и был на своем настоящем месте. А чтобы отвлечь внимание от себя, все эти тыловые вояки и сторонники затяжной войны еще приплетали сюда темные слухи об уклонении евреев от войны. Слухи подавали эффектно, кивая в сторону военно-хозяйственных органов, но все это говорилось так туманно, что не к чему было придраться. Кто издавна торговал топливом, лошадьми, хлебом, дровами, кожей, металлами, железным ломом, бумажными и текстильными товарами, кто знал в этом толк? Еврейские купцы и их христианские коллеги. Но, кроме них, сотни офицеров и их заместителей, представители касты господ украшали своими особами всевозможные теплые местечки в оккупированных областях и внутри страны. И, хотя очень мало понимали в делах, которыми занимались, оклады они получали большие, а работу их делали унтер-офицеры или ефрейторы из интеллигенции, которые были счастливы уже тем, что они не на фронте.