Исабель Альенде - Дочь фортуны

Тао Чьен брал уроки с неким соотечественником, английский язык которого был каким-то желеобразным и лишенным созвучия, хотя на письме все смотрелось крайне корректно. Европейский алфавит по сравнению с китайскими символами оказался такой восхитительной простоты, что уже за пять недель Тао Чьен мог, не путаясь в буквах, читать британские газеты, хотя на каждом пятом слове приходилось прибегать к словарю. Ночные часы проходили в освоении языка. Скучал по своему почитаемому наставнику, который оставил в юноше вечную жажду познания, столь же оберегаемую, как жажда пьяницы до алкоголя либо стремление карьериста к высоким постам. Уже не рассчитывал ни на библиотеку пожилого человека, ни на свой неисчерпаемый источник познаний; теперь не было возможности зайти к нему, чтобы попросить совета либо обсудить симптомы какого-нибудь пациента, и настолько не хватало наставника, что ощущал себя круглым сиротой. Со дня смерти этого человека более не писал и не читал поэзию, не выкраивал времени, чтобы полюбоваться природой и понаблюдать за обрядами и повседневными церемониями, что ранее значительно обогащали жизнь молодого человека. Внутри все шумело, скучал по пустоте, образуемой тишиной и одиночеством, именно это наставник обучал молодого человека взращивать в себе, точно самый драгоценный дар. На практических занятиях своего ремесла изучал сведения о непростой природе людей, эмоциональные различия между мужчинами и женщинами, болезни, что лечились исключительно с помощью средств, и то, что им требовалось, помимо волшебства верного слова, но очень уж не хватало человека, кто бы разделил все эти опыты. Мечта приобрести супругу и завести семью всегда была у него на уме. Тем не менее, все еще пребывала в расплывчатом и слабом виде, точно красивый, нарисованный на шелке, пейзаж. И была далеко не такая, как желание раздобыть книги, учиться и достигать уровня других знающих это дело людей, намеренных помочь ему же на пути познания, что к тому времени обернулось навязчивой идеей.

Таковым было положение вещей, когда Тао Чьен познакомился с доктором Эбанисером Хоббсом, английским аристократом, совершенно неспесивым человеком и, в отличие от прочих европейцев, заинтересованном в местном городском колорите. Впервые увидел его на рынке, любопытствующим среди различных трав и лекарственного питья, что были в ассортименте у знахарей. Общался лишь с помощью десяти слов на языке мандарин, но повторял их таким громовым голосом и с непреложным убеждением, что окружающие начинали собираться небольшой толпой среди насмехающихся и испуганных людей. Было совсем несложно заметить его издали, потому что на фоне китайского народа тот слишком уж выделялся своей головой. Тао Чьен никогда не видел иностранца в этих краях, таких далеких от мест, по которым, как правило, перемещались последние, и даже подошел, чтобы разглядеть того поближе. Это был человек еще молодой, высокого роста и худощав, с благородными чертами лица и большими голубыми глазами. Зачарованный, Тао Чьен убедился, что вполне сумел бы перевести десять слов того простачка, а сам он, по крайней мере, мог бы узнать и другие из английского языка, таким образом, открыв возможность общения друг с другом. Молодой человек поприветствовал его сердечным реверансом, на что другой ответил, подражая поклонам неповоротливого гражданина. Двое улыбнулись, а затем и рассмеялись, поддакивая любезному хохоту собравшихся зрителей. И начали страстно желаемый диалог, состоящий из двадцати плохо произносимых сторонами слов и некой комической, исполняемой фокусниками, пантомимы, что происходило на фоне нарастающего смеха любопытных собравшихся. Вскоре появилась значительная группа людей, которая мешала проходу транспорта и совершенно умирала со смеху. Она-то и привлекла конную британскую полицию, которая немедленно приказала разогнать скопление народа. И подобная сцена положила начало надежному союзу этих двух людей.

Эбанисер Хоббс так же осознавал ограничения, накладываемые его ремеслом, как и Тао Чьен понимал пределы своего поля деятельности. Первый желал изучить секреты восточной медицины, которые, несмотря на путешествия по Азии, представлялись еще слабо, особенно воздействие на боль посредством ввода иголок в нервные окончания и использование сочетаний растений и мате, чтобы вылечить различные болезни, которые в Европе до сих пор считали неотвратимыми. Второго заворожило очарование западной медицины, ее резкие методы лечения, тогда как родное ремесло скорее было тончайшим искусством равновесия и гармонии, неторопливой задачей привести в порядок отклоненную от нормы энергию, предотвратить болезни и отыскать причины симптомов. Тао Чьен никогда не занимался хирургией, и его познания анатомии, довольно точные в том, что касается различных биений пульса и точек, куда ставят иголки, сводились к тому, что было возможно лишь видеть и щупать руками. Знал на память анатомические рисунки из книг, находящихся в библиотеке его престарелого, ныне покойного, наставника, но молодому человеку так и не пришло в голову хоть раз вскрыть труп. Этот обычай еще не был известен в китайской медицине; его мудрый учитель, который тренировался в лечебном деле всю свою жизнь, редко когда сам видел внутренние органы и был не способен поставить диагноз, если сталкивался с теми симптомами, что еще не закрепились в списке известных болезней. Эбанисер Хоббс, напротив, в своей практике вскрывал трупы и искал причину - так, по крайней мере, того учили. Тао Чьен впервые сделал подобное в подвале больницы для англичан как-то ночью, когда бушевали тайфуны, в качестве помощника доктора Хоббса. После чего последний тем же самым утром поставил в первый раз в своей жизни предназначенные для иглоукалывания иглы, чтобы облегчить свою мигрень в той же консультации, где Тао Чьен обслуживал своих клиентов. В Гонконге было несколько миссионеров, настолько же заинтересованных в лечении тела, как и в воздействии на души своих прихожан, с которыми доктор Хоббс поддерживал отличные связи. Они оба были гораздо ближе к местному населению, нежели живущие в колонии британские медики, которые восхищались методами восточной медицины. Так мастера «чжун и» открыли двери своих небольших клиник. Энтузиазм Тао Чьена и Эбанисера Хоббса, проявляемый в изучении нового и различных опытах, неизбежно сблизил и породил их привязанность друг к другу. Эти двое встречались почти тайно, потому что, должно быть, люди уже прознали об их дружбе, а совместное общение лишь еще больше ставило под угрозу репутацию. Ни европейские пациенты, ни китайские не могли принять того факта, что у представителей другой расы тоже можно чему-то научиться.