Юрий Герт - Кто если не ты

— Мне кажется, все это слишком грязно, чтобы писать об этом...

— Грязно?.. Если Маяковский называл себя ассенизатором революции, так нам и подавно нечего бояться испачкать пальчики...

— Я знаю, почему она так говорит! — пылко, но словно желая оправдать подругу, заговорила Майя.— Ты думаешь, Кирка, это касается тебя, только тебя?.. Неправда! Это всех касается! Шутов не один, он собрал вокруг себя целую банду. У них откуда-то деньги, водка, они плюют на все и на всех, и хуже всего то, что он — герой, к нему тянутся другие!

— Верно,— сказал Клим.— Дело не только в Шутове...

На Киру набросились со всех сторон.

— Не знаю,— сказала она.— Мне кажется, вам придется задеть тогда слишком многих... Слишком многое и слишком многих...

— Кого же именно?

Кира помолчала, прочертила новую дугу, ответила уклончиво:

— Вы сами увидите, если доберетесь до самого главного.

Клим не стал допытываться, на что она намекала.

— Тем лучше! — воскликнул он.— Мы никого не боимся! Меня интересует в принципе ваше мнение: писать или не писать?

Ему почудилось — она подавила улыбку:

— А какое значение имеет для вас мое мнение?

— Если спрашиваю, значит, имеет...— он спохватился и поправился: — Нас тут всего пятеро, важно каждое мнение...

Теперь все смотрели на Киру, ожидая, что она скажет, и Клим подумал: слишком уж она ломается, как будто ему, в конце-то концов, не безразлично, одобрит она или не одобрит их замысел.

— Что ж, попробуйте... Я — как и все... Только... Только все это не так просто, как вы считаете...

Они двинулись по аллее к выходу из сада. Он шел рядом с Кирой, иногда осмеливаясь искоса взглянуть в ее сторону. Вблизи фонарей ее профиль казался обведенным тонким золотистым ободком. Он не обращал внимания на болтовню Мишки и Майи, на остроты Игоря — его неожиданно потрясла мысль: вдруг она — не она, вдруг Кира — вовсе не та девушка, чью душу он, как слепой, знал только на ощупь?

Уже, перед самыми воротами он сказал:

— Знаете, есть такие стихи:

— Да, знаю,— сказала она, удивленно повернув к нему голову..— Это Тютчев. А почему вы спрашиваете?

Теряясь и наглея от собственной лжи, он сказал:

— Так, случайно вспомнилось. Я забыл, как дальше?..

— подсказала она. Лицо ее немного потеплело. Он испугался: что, если она догадалась и спросит, откуда он взял эти стихи?.. Второй раз он не мог бы солгать!..

Но она спросила только:

— А вам они нравятся?

— Да,— ответил он, радостно и благодарно глядя в ее пристальные, странно заблестевшие глаза.— Да! Очень!

1

Было решено происхождение ссадин и кровоподтеков объяснить новым увлечением — боксом. Ребята им не очень-то поверили.

— На кой вы с такими связываетесь?..— сочувственно сказал Боря Лапочкин.

— С кем? — спросил Клим.

— Да с ними..,

— Чудак ты,— сказал Клим,— ни с кем мы не думали связываться...

Зато им поверили дома, особенно когда они провели несколько раундов, сокрушая при этом столы и стулья. И в самом деле, отчего бы им не заняться боксом по-настоящему? Тем более, что бокс им понадобится наверняка, если пьеса о Шутове будет написана. А что она будет написана, они не сомневались.

Мишка торопил. Он где-то вычитал, что знаменитый испанец Лопе де Вега сочинял свои комедии за три дня. После «Конца дяди Сэма» Гольцман считал, что Бугрову недалеко до Лопе де Веги. Кроме того, Лопе работал один, а Климу помогал еще Турбинин. Конечно, Мишка вполне понимал разницу между драматургом опытным и драматургом начинающим. Исходя из этой разницы, он и определил срок: две недели. Свежие страницы он переписывал набело своим корявым почерком, а в свободные минуты тренировался перед зеркалом, подражая Шутову в походке — левым плечом вперед,— в манере смотреть блуждающим взглядом и цыкать сквозь зубы.

Однажды за этим занятием его застала тетя Соня.

— Мишигенер! — закричала она.— Что ты плюешься, как верблюд? Ты же мне весь пол заплевал!

— Я вживаюсь в образ,— отвечал Мишка, нимало не растерявшись.

— Я тебе вживусь! Я тебе так вживусь!..— сказала тетя Соня.— Подумаешь, какой великий артист нашелся!

— Тетя Соня,— вмешался Клим,— если бы вы увидели своего сына на сцене, вы бы так не волновались. Он станет великим артистом, вы посмотрите.

— Подумаешь,— сказала тетя Соня.—Все артисты, все писатели... Скоро чихнуть некуда будет!

Тут она отобрала у Клима тряпку, которой он принялся подтирать пол:

— Ладно, ладно, идите уж, сочинители...

А Мишка действительно имел успех. После нескольких представлений он совершенно вошел в роль и вел ее так свободно, будто по крайней мере половину своей жизни провел на Кэд Орсэ. В одной из школ ему прислали записочку:

«Товарищ Бидо! (Извините, что не знаем вашей фамилии). Вы очень хорошо играете. Приглашаем вас на вечер нашего класса.

Ученицы 5 «Б».

— Нет уж,— сказал Мишка, вероятно, вспомнив о встрече у фонтана,— с меня хватит...

Но записочку не порвал, а спрятал в карман.

Каникулы мчались в настоящем угаре успеха. Каждый день по улицам города деловито шествовала вся труппа, водрузив на головы поверх шапок бумажные цилиндры и зажав под мышками свертки с фраками, взятыми в театре напрокат. Смотр школьной самодеятельности, спектакль на областной учительской конференции..,. А лесотарный завод, где выступали прямо в цеху, на подмостках, сложенных из ящиков для консервных банок! Одна только мысль, что им аплодируют рабочие, делала Клима счастливым. Впрочем, «счастливым» — это не то слово. Он был несчастнейшим человеком, потому что теперь, полный новых замыслов, сознавал, как слаба его первая пьеса. Обыкновенный фельетон в диалогах — вот и все.

И когда в газете появилась короткая заметка «В гостях у шефов» — об их выступлении на лесотарном — и в ней перечислялись фамилии участников, Клим оказался единственным, кого не обрадовала, а, наоборот, раздосадовала эта заметка.

Однажды, когда они ставили «Дядю Сэма» в большом библиотечном зале, к ним подошел Мишурин.

— Привет собратьям по искусству! — сказал он, пожимая руки ребятам, — Салют, маэстро!..— он щелкнул каблуками, широким жестом протягивая руку Бугрову.

Мишурина обступили. На этот раз артист держался совсем запросто, шутил, сыпал комплиментами, казалось, вовсе не он предрекал им еще недавно неизбежный провал. Клим заметил на его мизинце с заботливо отрощенным ногтем сверкающий перстень — слишком большой и сверкающий, чтобы не быть фальшивым.