Юрий Герт - Кто если не ты

Они сидели и думали. Потом Михеев сказал:

— Надо спросить у классного руководителя.

— Ты гений,— сказал Клим.— Думай дальше.

Они снова сидели и думали. Мишка угнетенно колупал ногтем парту и сопел. После неудачи с теоремой Ферма у него наступил шок.

Михеев сказал:

— Надо спросить в райкоме.

— А что... Ведь это идея...— задумчиво произнес Клим, и ему вдруг представилась заколоченная досками крест-накрест дверь, и на ней мелом: «Все ушли на фронт».— Идея! — закричал он, просияв, и вскочил.

— Конечно,— солидно подтвердил Михеев,— Там должны все знать.

— Давно бы так,— проворчал Мишка.— Как это мы раньше не догадались?..

Правда, им пришлось по дороге преодолеть настойчивое сопротивление Михеева, который считал, что на сегодня хватит заниматься мировыми проблемами, но его просто подхватили под руки, и через полчаса все трое уже были у райкома.

Их встретила молоденькая бледненькая девушка с утиным носиком и строгими глазами.

— Вы из седьмой школы? На семинар пионервожатых?..

— Нам к секретарю,— сурово заявил Клим.

— К первому,— добавил Мишка.

— А что у вас такое? Я — зав школьным отделом.

— Нет,— возразил Клим уклончиво.— У нас дело политическое.

— Международное,— уточнил Мишка.

Куцые бровки взметнулись кверху, но девушка тотчас опомнилась.

— Ну что ж,— с подчеркнутым безразличием сказала она.— Тогда ждите. Секретарь занят...

Деловито пошуршав бумагами, она сорвала с рычажка телефонную трубку.

Ребята уселись на стулья перед секретарским кабинетом. Из-за двери слышались неразборчивые голоса. Над шкафом с унылыми серыми папками тикали ходики. Было пятнадцать минут четвертого.

В комнату шумно влетел долговязый парень с веселыми, озорными глазами.

— Амба, Шурочка! Вчера, понимаешь, пошел к девчатам с кирзавода в общежитие, беседу проводить,— ну, баян, то-се... Только начал... Мать честная! Басы-то сдали!..— Он обескураженно захлопал светлыми ресницами.

Шурочка сказала:

— Нечего, Карпухин, ходить с баяном, когда серьезное мероприятие...— и неожиданно пронзительным голосом закричала в трубку:

— Пятая? Пятая? Мне директора... Ди-рек-то-ра...

— Эх, раздуй его горой,— сказал Карпухин. — Как же я теперь без баяна?..— он махнул рукой и повернулся к ребятам:

— А вы чего сидите, хлопцы?

— Нам первого секретаря,— сказал Мишка.

— Нет и нет, хоть ты тресни! — Шурочка бросила трубку.— Да у них международные дела,— недовольно сказала она, кивнув на ребят.

— Ишь ты!..— Карпухин скорчил изумленную рожу.— Так, может, вам сразу в министерство иностранных дел?

Его шутливая серьезность задела Клима.

— Нет,— сказал он сухо,— пока с нас и секретаря достаточно.

— А-а-а, ну тогда желаю успеха...— Карпухин подмигнул, сочно рассмеялся, сдернул с гвоздя пальто и, шлепая плохо надетыми калошами, умчался так же шумно, как и появился.

Он не понравился Климу — слишком уж легкомыслен для работника райкома. Другое дело — секретарь... Наверное, умный, волевой, с колодкой орденов на груди... Вот он слушает их, не перебивая, и сквозь дым папиросы улыбается от удовольствия. Потом выходит из-за стола и каждому жмет руку. Жмет молча, как товарищ товарищу. Зачем слова?.. Потом они все вместе подходят к большой карте, и между Индокитаем и Австралией — россыпь островов... «Ява,— говорит секретарь и щелкает пальцем по длинному желтому пятну.— Что ж, подумаем, братцы, что в наших с вами силах...»

Стрелки часов спрямились — без двенадцати четыре. Из кабинета, оживленно переговариваясь, вышло несколько человек.

— Вперед! — сказал Клим, и голос у него сорвался. Он открыл дверь...

Большая стрелка еще не успела доползти до цифры двенадцать, как они уже спускались по скрипучему райкомовскому крыльцу. Впереди шагал Михеев. Он тщательно обходил все лужи и скакал с камешка на камешек. Мишка и Клим брели напрямик.

Так они миновали двор и очутились на улице.

— Вот видите,— сказал Михеев с оттенком превосходства в голосе,— я же говорил — ни к чему ваши выдумки... Надо учиться — и все...— он снисходительно усмехнулся, глядя на Клима.— Или ты, может, и секретаря райкома в оппортунисты запишешь?

— Знаешь, что? — сказал Клим устало, не поднимая отяжелевшей головы.— Катись ты отсюда... Понял?

Вскоре Михеев свернул за угол. Дальше Клим и Мишка тащились вдвоем. «Советское правительство поддерживает индонезийский народ... Оно предложило установить дипломатические и торговые отношения с республикой...» Как будто они сами этого не знали! Как будто для того, чтобы услышать об этом, стоило идти в райком!

Чирикали воробьи. Быстро подсыхали тротуары, и под заборами уже зеленели свежие побеги травы. И кювете бурлил ручей, похожий на косматую гриву лошади. По нему беспечно, вперевалочку, скользил спичечный кораблик с бумажным парусом. Он задел на повороте за щепку, кувыркнулся и ушел на дно.

Жить не хотелось.

8

Помощь пришла неожиданно.

Это случилось в тот день, когда Мишка мастерил самокат.

Дело в том, что Мишка Гольцман был изобретателем. И как всем настоящим изобретателям, ему не везло. Начав с приемников, он построил замечательный аппарат, который почему-то принимал только одну станцию! И эта станция лопотала на каком-то тарабарском языке. Клим и Мишка изучали в школе немецкий, а из английского знали только «гут монинг» и «ай эм вери сорэ». Турецкий язык им был незнаком. Отчасти поэтому они решили, что Мишке удалось поймать Стамбул. Но Стамбул им был ни к чему. Приемник забросили.

Потом Гольцман изобрел кастрюлю для скоростной варки пищи. Проще говоря, крышка надевалась на кастрюлю только с помощью молотка и зубила, и к ней Мишка приспособил регулятор со свистком. Борщ кипел в ней под высоким давлением. Это была самая ответственная часть — регулятор,— и он исправно работал. До тех пор, пока однажды свисток не засорился и не подал сигнала тревоги. Мать не сняла кастрюлю вовремя — на кухне произошел взрыв. Кастрюлю разворотило, как будто ее начинили динамитом. В тот злополучный день Мишкин отец плавал где-то далеко в море. И вместе с ним плавал широкий кожаный ремень, пропахший рыбой и солью. Его заменило полено, которым тетя Соня встретила сына, когда тот вернулся из школы.

Ее, впрочем, можно было легко понять: ей больше всех доставалось от Мишкиных изобретений. Однажды ночью она переполошила всю семью: ей почудились привидения. Зажгли свет — никаких привидений. Но едва погасили лампочку и глаза успели привыкнуть к темноте, как она закричала снова. Оказалось, Мишка покрыл фосфоресцирующим составом портреты дедушки и бабушки, висевшие над кроватью, в которой спали его родители.

Со временем фантазия Мишки стала строже и прозаичней. Он смастерил самокат для своих маленьких братишек. Однако как и все что он делал, этот самокат был уникальным. На нем имелось два сидения и тормозное устройство. Самокат изумил весь двор, но при первом же испытании сломался и всю зиму провалялся в сарае.