Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

— Сегодня вечером будет новенькая.

— Кто?

— Да совсем никто. Девчонка, прибывшая утром на поезде.

— С ней будет, как с другими.

Уже не в первый и, конечно, не в последний раз проводились подобные пробы. Некоторые выдерживали всего один вечер. А одна вдруг ударилась в панику и в момент, когда нужно было выходить на сцену, убежала и заперлась в туалете.

Большинство же хотели во что бы то ни стало перещеголять профессионалок, и делали это так неуклюже и до такой степени непристойно, что публике становилось не по себе. Две или три продержались несколько дней. Одна совсем юная итальянка через неделю уже обосновалась в апартаментах отеля «Карлтон».

— Ты ее видела?

— Да.

После паузы, во время которой Мари-Лу водила пилкой по ногтям, толстушка спросила тихим голосом:

— И это все?

— Что ты хочешь сказать?

— Я удивляюсь, что ты не говоришь о ней никаких гадостей.

— Спасибо.

— Не за что.

Обе хорошо знали друг друга.

В восемь тридцать вечера они надели платья, в которых танцевали с посетителями, когда не были заняты на сцене, и побуждали их заказывать выпивку. Потом пробрались на своих высоких каблуках сквозь толпу мимо освещенных витрин. Для большинства прохожих день уже закончился. Многие из них парами или семьями входили в кинотеатры.

«У Жюстина» — в баре-ресторане на Рыночной площади — они увидели сидящих за столом Кетти и Наташу, которые тоже жили вместе в одной квартире.

— Спагетти, Жюстин! — объявила Селита, проходя мимо стойки, обитой цинком.

Они ужинали здесь почти каждый вечер, и их хорошо знали постоянные посетители ресторана: торговцы из близлежащего квартала, водители тяжеловозов, прибывшие к ночи на рынок мясники и крестьяне, которые на своих грузовиках привозили на продажу продукты.

Новости на сей раз сообщила Мари-Лу:

— У нас новенькая.

Любопытно, что все посмотрели на Селиту, будто она непременно должна быть в курсе дела.

— Ну и какая она? — поинтересовалась Наташа.

И Селита процедила сквозь зубы:

— А такая, что сможет занять место одной из нас. Чье именно, мы скоро увидим.

На улице теперь покрапывало, мокрая мостовая слегка поблескивала. И поскольку тротуар был не широким, они шли парами, как скромные школьницы, опустив глаза и не произнося ни слова. Когда в девять тридцать они вышли на улицу, где находилось кабаре, вывеска «Монико» еще не была освещена. И тем не менее какой-то мужчина неопределенного возраста, приникнув к стеклянной витрине, рассматривал фотографии при свете уличного фонаря.

Четыре женщины находились примерно в тридцати метрах от него, когда вдруг осветились и вывеска, и витрина. Мужчина вздрогнул от яркого света и, устыдившись того, что его застали разглядывающим фотографии обнаженных женщин, поспешил уйти.

— Ты видела? — спросила Мари-Лу.

— Ну и что?

— Да ничего.

Выскочил Эмиль в униформе, обшитой галунами, и встал на краю тротуара. Внутри мадам Флоранс уже сидела у кассы, а бармен Людо расставлял свои бутылки.

— Добрый вечер, мадам Флоранс.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, мадам Флоранс.

— Добрый вечер.

Они проходили одна за другой, как монастырские воспитанницы перед матерью-настоятельницей, и испытывали такой же страх. Музыканты настраивали свои инструменты.

— Мари-Лу!

— Слушаю, мадам.

— Ваши ногти?

Мари-Лу, торжествуя в душе, показала свои руки со свежим маникюром, ибо накануне мадам Флоранс сделала ей замечание по поводу ее грязных ногтей.

— А ваши волосы?

Они были явно жирными, а приглядевшись, можно было различить белые точки перхоти.

— Я сегодня не могла попасть к парикмахеру. Я пойду к нему завтра.

— И чтобы это было сделано!

Наташа и Кетти уже вошли в служебное помещение, куда направлялась и Селита, как вдруг услышали, что ее окликнули:

— Селита!

— Да, мадам Флоранс.

— Кажется, вы приходили сюда сегодня днем?

Эмиль не мог ей рассказать, ибо он страстно влюблен в нее, как школьник, и сегодня подвел ее к отверстию в двери, то не столько для того, чтобы насладиться сообща зрелищем, сколько для того, чтобы очутиться рядом с ней.

Леон тоже не заинтересован говорить, учитывая отношения, которые существуют между ними.

Наверное, мадам Флоранс заходила в «Монико» еще до ухода уборщиц. Она иногда так делает, но как бы то ни было, ничто не ускользало от ее внимания.

— Вчера я забыла взять с собой мою юбку, которую порвал один из посетителей. Он вцепился в нее, когда я проходила мимо. И я заскочила сюда днем, чтобы починить ее.

В отличие от Мари-Лу Селита не опускала глаз. Напротив, она смотрела прямо в лицо хозяйке, пряча при этом насмешку в уголках губ.

Невозможно было не почувствовать иронию в ее тоне. Уже в течение нескольких месяцев между ними шла скрытая борьба. И трудно было предугадать, кто из них победит. Единственно, что можно было сказать определенно к настоящему моменту, это то, что одна из них — законная жена месье Леона, а другая таковой не является.

— Чего же вы ждете?

— Я не поняла, что вы уже кончили задавать вопросы.

Мадам Флоранс не могла не знать о визитах ее мужа в квартиру на площади Командант Мария в те часы, когда Мари-Лу ходит по магазинам. Бывало такое у Леона и с другими, но не так долго и совсем иначе.

В «Монико» он не уделял особого внимания Селите, а когда обращался к ней, то чаще всего в грубой форме. И он это делал даже не для того, чтобы усыпить бдительность супруги, но, несомненно, потому, что нередко испытывал прилив ненависти к танцовщице.

На улице Эмиль бросился с красным зонтом к какой-то машине, которая остановилась, и только он изготовился открывать дверцу, как машина, водитель которой просто закуривал сигарету, тронулась с места. Раздосадованный, он вновь занял свое место у входа в кабаре, откуда доносились звуки музыки. Это было похоже на рыбную ловлю, когда бывают удачные и неудачные дни. При виде каждой машины, которая сворачивала на улицу, где находилось кабаре, Эмиль испытывал то же волнение, что и рыбак, когда его поплавок начинает дергаться и погружаться в воду.

— Скоро начнется, дамы-господа!..

— В котором часу?

Он не решался чересчур нагло врать, поскольку спектакль практически не начинался раньше полуночи, а иногда и позже, если не набиралось достаточно народу.

Некоторые прохожие раздвигали занавес у входа, но при виде пустого зала отходили, несмотря на зазывные звуки оркестра.

— Мы скоро вернемся.

— Будет лучше, если вы закажете столик заранее.

Бывали дни, когда, напротив, буквально за несколько минут как бы происходило чудо, и посетителей набиралось столько, что некоторые из них из-за нехватки мест в зале толпились у стойки бара.