Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

В тот же вечер все остальные, кроме Наташи, которой еще не было в Канне, уже знали о визите хозяина к ней.

— Значит, и тебя он навестил?

Мари-Лу по доброте характера предостерегла ее:

— Главное, не строй никаких иллюзий и не думай невесть что из-за того, что произошло. У него это вроде мании. Ему непременно нужно ощущать себя хозяином, доказывать, что он настоящий мужчина. Понимаешь? Он, может быть, зайдет еще пару раз к тебе между делом, но это настолько несерьезно, что его жена даже не испытывает никакой ревности.

Это было правдой. Можно сказать, что мадам Флоранс вела себя так, будто давала понять новенькой, а ею тогда была Селита, что она в курсе дела и ее это совсем не волнует.

— Ну что ж, посмотрим! — ответила Селита с вызовом.

— Посмотрим что? — спросила Мари-Лу.

— Да ничего.

Задумала ли она уже тогда что-либо? Она сама еще толком не знала. Поначалу это представлялось ей своего рода игрой. Для нее месье Леон был не месье Леон и даже не просто Леон. Он был прежде всего мужчиной. А рядом с ним находилась мадам Флоранс — женщина, которую предстояло устранить и нанять ее место.

Селита прекрасно знала, что за ее спиной начали шептаться, и Мари-Лу, не способная молчать, тем более что разделяла мнение других, говорила ей:

— Ты завистница, Селита. Все хорошее, что есть у других, причиняет тебе боль, и ты способна на все, что угодно, лишь бы помешать им быть счастливыми.

Это было не совсем верно. Однажды, когда Наташа только что появилась и они были еще близкими подругами, у них состоялся долгий разговор на эту тему. Наташа была умнее Мари-Лу, Кетти и всех других, что выступали в «Монико». Она много читала и единственная не спала никогда с посетителями. Даже трудно было утверждать, что ее посещал хозяин.

Наташа была замужем за коммивояжером, от которого у нее был ребенок — трехлетняя девочка. Она сама покинула мужа, возбудила дело о разводе. Она требовала, чтобы ей передали ее дочь, и ждала со дня на день решения суда.

— Они утверждают, что я завистница, только потому, что я не такая, как они.

— Люди не выносят, когда кто-то не такой, как они.

— У меня же не зависть, а ненависть к несправедливости.

Наташа в то время, казалось, понимала ее, и они обе чуть было не поселились вместе в квартире на улице Пастера.

— Есть люди, которым все время везет, и всегда сто совершенно незаслуженно. Вот Мари-Лу, например, тупа как пробка, а все ее любят.

Почему Наташа так быстро пресытилась их дружбой? Прошло несколько дней, и она стала избегать Селиту, которая в конце концов прямо спросила подругу:

— Я тебе сделала что-нибудь плохое?

— Ну что ты можешь мне сделать?

— Не знаю. Я просто хочу знать, почему ты так изменилась по отношению ко мне.

— Потому что я устаю от тебя.

После небольшой паузы Наташа добавила, тщательно подбирая слова:

— Понимаешь, ты слишком все усложняешь. У тебя просто потребность создавать вокруг себя разные драмы.

Ну ее ли вина в том, что драмы буквально преследуют ее? Разве не вкладывала она всегда страсть и увлечение в любое дело, которым ей приходилось заниматься.

Наташа должна была бы понять. Она же рассказала ей все о своем прошлом.

— В возрасте четырех лет, как сегодня Пьеро, я спала у соседки на улице Коленкур, пока моя мать танцевала в ночных кабаре. А в восемь лет она отдала меня в школу танцев, где я испытывала ужасные муки, обучаясь ходить на пуантах и всячески ломать свое тело. Тем временем мои брат и сестра в Голливуде жили как подобает детям богачей. Ты знаешь, как зовут моего отца?

И она открыла ей его имя: это Жозе Дельгадо — знаменитый певец, известный по многим фильмам. Его фотографии часто можно видеть во всех газетах.

— Я же родилась слишком рано, когда он еще никем не был и делил с моей матерью маленькую комнатку на Монмартре. Он не женился на ней и уехал в Соединенные Штаты, когда мне исполнилось два года. Там он был женат трижды, у него появились другие дети: говорят, что он собирается развестись в очередной раз, чтобы вступить в новый брак.

— Тебе-то что до того? — спросила Наташа.

Она не понимала Селиту. Ведь и она должна была чувствовать себя несчастной, поскольку рассталась с мужем и дочерью. Что же касается Мари-Лу, то той достаточно было перестать быть служанкой, не вставать больше в шесть часов утра, чтобы все проблемы для нее были решены. Время от времени она влюблялась в кого-нибудь недели на три или на месяц. Последней ее любовью был крупье мрачного вида, делающего его похожим на гробовщика.

С шестнадцати лет Селита в качестве танцовщицы театра оперетты стала разъезжать по маленьким городкам и второсортным казино, ела чаще в поездах и вокзальных буфетах, чем в настоящих ресторанах.

В ее жизни появился мужчина, когда ей было двадцать два года. Она жила с ним в отеле на бульваре Сен-Мартен и строила планы на будущее. Когда она забеременела, ей показалось, что он разделяет ее радость. На третьем месяце она еще танцевала в Шатле.

Ее любовник занимался бизнесом в области импорта и экспорта, и она уже мысленно поздравляла себя с тем, что скоро расстанется с театром. У них будет домик в пригороде, еще несколько детей, а позже появится автомобиль.

Казалось, все шло хорошо, когда одна женщина — хитрая брюнетка небольшого роста, даже не такая уж и привлекательная — сумела переманить к себе ее любовника.

— Понимаешь, Наташа, они поженились и живут счастливо. У них трое детей, они уже ходят в школу.

— Ну а твой ребенок?

— Мой умер. Это была девочка. Поскольку ее отец бросил меня, она принадлежала только мне одной.

Она ждала поддержки или хотя бы одобрения.

— Тебе это понятно?

— Что же с ней случилось?

— Мне не хотелось помещать ее у кого-нибудь в деревне, как это многие делают, я хотела видеть ее всегда около себя. Вечерами я, как и Франсина, оставляла девочку у соседки. С сыном Франсины ничего не случилось. Ничего с ним и не случится. Вообще с другими ни с кем ничего не случается. А моя малышка, когда ей было тринадцать месяцев, задохнулась под тяжестью тела соседки, которая положила мою дочку в свою кровать, так как она плакала. В тот вечер соседка была сильно пьяной, даже утром от нее разило алкоголем, и она ничего не заметила.

— Не везет тебе, бедняжка!

На это Селита ответила:

— Дело не в невезении, а в несправедливости.

Она была полна решимости защищаться, если нужно, атаковать. Оперетт больше почти не ставят. Редко сейчас требуются танцовщицы в театры или же хотят иметь там только совсем молоденьких.

— Мне тридцать два года, скоро будет слишком поздно.

Селита не любила рассказывать о том, чем ей приходилось заниматься последние десять лет.

— Через некоторое время меня не возьмут даже продавщицей в универмаг!