Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Его вдруг охватило негодование, он сам себе удивился. Так обнажаться перед каким-то полицейским, который от усталости слушает его вполуха! Выворачивать перед ним наизнанку свою семейную жизнь, свои интимные отношения!

— По-моему, как раз это мы оба и пытаемся с вами выяснить.

— Нет, невероятно…

— Что невероятно?

— Чтобы она вдруг ни с того ни с сего приревновала меня к Адриене и из ревности…

— Вы с женой очень любили друг друга?

— Я вам уже сказал…

— Вы мне рассказывали о начале вашей совместной жизни в Сен-Жермен-де-Пре… А с тех пор?

— Нет, мы друг друга любим…

Разве его теперешнее состояние не доказательство? Он настолько подавлен, что самого себя не узнает. Каких-нибудь полчаса или час назад Мур-Мур, наверно, сидела в этом же самом кресле, и та же самая лампа под молочно-белым абажуром освещала ее лицо.

— Вы у нее тоже об этом спрашивали?

— Она отказалась отвечать на мои вопросы…

— А она призналась?

У Алена появился луч надежды.

— Только в том, что убила свою сестру.

— Но почему? Она объяснила?

— Нет. Я предложил ей вызвать адвоката по ее выбору.

— Что она ответила?

— Что вы сами, если хотите, можете нанять адвоката, а ей все равно, будет адвокат или нет.

Ей все равно… Неужели Мур-Мур так сказала? Эти слова не вяжутся с нею, с ее манерой говорить. Она, наверно, выразилась иначе.

— Как она держалась?

— На вид спокойно. Даже удивила меня. Посмотрела на часы и вдруг сказала: «Мы с Аленом должны были встретиться дома в половине восьмого. Он будет беспокоиться».

— Она была взволнована?

— По правде сказать, нет. У меня в этом кабинете перебывало немало людей, только что совершивших преступление. Но я не помню, чтобы кто-нибудь из них так владел собой, был до такой степени спокоен.

— Вы просто не знаете Мур-Мур.

— Если я правильно понял, вам не часто приходилось проводить время вдвоем? Я имею в виду последние годы.

— Да, не часто… Вместе — бывали, но с глазу на глаз — лишь перед сном, и то не всегда. Не забывайте о моей профессии, она вынуждает меня встречаться с людьми с утра до вечера, а зачастую и после полуночи…

— У вас есть любовница, месье Пуато?

Опять любовница! Слово, лишенное смысла. Ветхозаветное понятие!

— Если вы имеете в виду, сплю ли я с другими женщинами, кроме жены, признаюсь откровенно — да… И не с одной… Всякий раз, как представляется случай, но только стоящий…

— Принимая во внимание направление вашего журнала, в подобных случаях, вероятно, недостатка нет.

В голосе комиссара прозвучала зависть.

— Теперь давайте подытожим: вы ничего не знаете. У вас была связь со свояченицей, но с декабря прошлого года эта связь прекратилась, и, насколько вам известно, ваша жена о ней не подозревала. Тем не менее нам нужно будет все это уточнить. Тогда мы, возможно, что-то и поймем.

Ален с любопытством взглянул на комиссара, он почувствовал себя задетым. Что надеется понять полицейский, ничего не знающий об их жизни, когда он сам ни черта не может понять?

— Кстати, для какой газеты работает ваша жена?

— Для всех понемножку… Она то, что называется free lance, иначе говоря, журналист, не связанный с определенной редакцией. Она работает по собственному почину. Принимаясь за статью или серию статей, она уже заранее знает, в какую газету или журнал их предложить… Она часто печатается в английских и американских журналах…

— А для вашего еженедельника она что-нибудь делает?

— Вы мне уже задавали этот вопрос. Нет. Это не ее жанр…

— У вас есть адвокат, месье Пуато?

— Разумеется.

— В таком случае, может быть, вы попросите его сегодня вечером или завтра утром связаться со мной?

Комиссар вздохнул с облегчением и поднялся.

— Я попрошу вас пройти в соседнюю комнату. Вы повторите свои основные показания, а стенограф их зафиксирует.

Как это до него сделал Бланше. И что Бланше мог им рассказать? Интересно, как он вынес это унижение? Занимать такой видный пост во Французском банке и попасть на допрос к полицейскому!

Комиссар открыл дверь.

— Жюльен! Сейчас месье Пуато изложит вам вкратце свои показания. Вы их зафиксируете, а завтра в течение дня он зайдет их подписать. Мне уже давно пора домой.

Он повернулся к Алену:

— Простите, месье Пуато, что задержал вас. До завтра.

— Когда я увижу жену?

— Это уже дело следователя.

— Где она будет ночевать?

— Внизу, в камерах предварительного заключения.

— Могу я передать ей что-нибудь из вещей, может быть, белье, предметы туалета?..

— Если хотите. Но обычно, в первую ночь…

Он не закончил фразы.

— Только чемодан вам придется доставить на набережную Часов.

— Знаю…

Камеры, дворы, кабинет, где женщины проходят медицинский осмотр… Лет десять назад он написал об этом репортаж…

— Когда вы мне понадобитесь, я вам позвоню…

Помощник комиссара надел шляпу, натянул плащ.

— Может быть, дома вам что-нибудь придет в голову. Спокойной ночи, Жюльен.

Этот кабинет был поменьше, чем первый. И мебель не красного, а светлого дерева.

— Фамилия, имя, возраст, служебное положение?

— Ален Пуато, родился в Париже, площадь Клиши, тридцать два года, издатель журнала «Ты»…

— Женаты?

— Женат, имею сына. Адрес в Париже: улица Шазель, 17-а. Основной адрес: Сент-Илер-ля-Виль, вилла «Монахиня»…

— Итак, вы признаете…

— Я ничего не признаю. Ко мне в квартиру явился полицейский инспектор и спросил, есть ли у меня оружие… Я ответил, что есть, и стал искать свой браунинг в ящике, где он обычно лежит… Там его не оказалось… Инспектор привез меня сюда, и комиссар — не помню, как его фамилия…

— Помощник комиссара Румань.

— Совершенно верно. Так вот, комиссар Румань сообщил мне, что моя жена убила свою сестру… Он показал мне браунинг, который я как будто узнал, хотя на нем нет никаких опознавательных знаков и я им никогда не пользовался… Комиссар спросил меня, известны ли мне мотивы преступления, совершенного моей женой, я ответил, что они мне неизвестны…

Он шагал взад и вперед, как у себя в кабинете, и нервно курил сигарету.

— Это все?

— Был затронут еще один вопрос, но я полагаю, что в протоколе он фигурировать не должен…

— Что за вопрос?

— О моих взаимоотношениях со свояченицей…

— Интимных?

— Да, но с тех пор…

— Давно?

— Вот уже год, как между нами все кончено…

Жюльен почесал лоб кончиком карандаша.

— Если комиссар найдет нужным, мы успеем это добавить.

— Я могу быть свободен?

— Мне вы больше не нужны, а раз комиссар с вами уже поговорил…

Он снова очутился в длинном сыром коридоре. Старухи в застекленном зале ожидания уже не было. За зеленым столом сидел другой вахтер, тоже с серебряной цепью и бляхой.