Алексей Леснянский - Дежурные по стране

И вдруг Волоколамову и его товарищам стало легче дышать. Парламентарии оставили дежурных в покое, и расселись на свои места. Она говорила. Любовь говорила. Кто мог бы её ослушаться? Никто. У кого бы хватило сил противостоять её голосу? Ни у кого. Так кто же, кто держал в руках микрофон? Любовь между мужчиной и женщиной? Конечно. Любовь к детям? Безусловно. К родителям? Факт. К природе, к родной земле, к предкам, к Богу? Сто процентов.

Всеобщая Любовь затмила собой восходящее солнце дежурных по стране. Парни выстроились журавлиным клином за её хрупкой спиной.

— Сегодня дежурные сходят со сцены. Мавры сделали своё дело. Мавры должны уйти. Уйти отовсюду и навсегда, — сказала Она, и у депутатов побежали мурашки.

— Нет, нет, нет! — заклинило клин.

— Я ухожу с ними, — не оборачиваясь, продолжила Она. — Ухожу, чтобы предотвратить беду. Они умные, мужественные и деятельные люди, но все без исключения опасны. В их глазах горит напалм, который не оставляет после себя ничего живого.

— Ложь! — лёг на левое крыло Бехтерев.

— Поклёп! — лёг на правое крыло Лимон.

— Любовь зла! — сделал мёртвую петлю Волоколамов.

— Через семь-десять лет, — произнесла Она, — дежурные устанут от ювелирного труда и превратятся в топорных работников, потому что захотят построить Россию здесь и сейчас. Они назовут себя несогласными и развернут подрывную деятельность. Они откажутся от медленных реформ снизу и возьмут курс на насильственный захват власти, чтобы потом изменить Россию сверху. Они будут организовывать тайные ревкомы, специально провоцировать правительство на жестокий разгон митингов и демонстраций, восстанавливать рядовых иностранцев против нашей страны. Семнадцатилетние юноши и девушки, которыми Россия гордилась в начале их пути, вырастут в двадцатипятилетних революционеров-преступников. Из бывших дежурных всего постсоветского пространства западные круги сформируют ударные ячейки для проведения бархатных революций. Молодёжью снова воспользуется отечественные и иностранные враги, чтобы погрузить страну в пучину хаоса. Незначительные успехи, достигнутые нами за долгие годы, будут перечёркнуты. Другой России восхотят несогласные. Зарубежный недруг злорадно потрёт руки, выступит генеральным спонсором перемен и скажет: «Другой — это нашей. Прозападный президент. Прозападная Дума. Прозападный Совет Федерации. Прозападные суды. Зачем завоёвывать Россию? Какая ядерная война? Россия — это не Париж, по ней парадным маршем не пройдёшь. Марш несогласных — вот самый подходящий марш. Договоримся с лидерами другой России, вольёмся в колонны обманутой молодёжи, и сами же недовольные толпы вынесут нас к стенам древнего Кремля. Без нашей финансовой помощи несогласным не обойтись, потому что российские олигархи, на которых могли бы рассчитывать революционные силы, заодно с российской властью. Когда все опомнятся, будет уже поздно. Мы разобьём огромное государство скифов на сотни осколков, и на каждый осколок поставим лояльного нам князя». В рядах несогласных обязательно заведётся какой-нибудь шахматист, который просчитает партию на тысячу ходов вперёд и приведёт восставших к победе. Если современная власть — это шило, то потенциальная власть несогласных — это мыло, к которому останется докупить верёвку и повеситься на осине, как это сделал Иуда. Менять шило на мыло — не самый лучший вариант. Вы плохо кончите, дежурные. От дежурного по стране до предателя осталось лет десять. Так и будет.

— Поживём — увидим! — страшным голосом закричал Бехтерев, и мысль его была обоюдоострой.

— Посмотрим ещё! — подхватил палку о двух концах Лимон.

— На кого Вы напали, Люба?! — забаррикадировался Волоколамов. — На дежурных по стране напали?! Предателей в нас разглядели?! Как Вы могли?!

— Таких ребят, как вы, даже не надо будет покупать, — пророчествовала Она. — Вы — не для продажи. Вожди несогласных нарисуют вам портрет другой России в ярких красках, и вы побредёте за ними, как послушные овцы. Вы пойдёте на заклание бесплатно и будете готовы ко всему: к арестам, к тюрьмам, к смерти. Россия проклянёт вас — своих любимых сыновей и дочерей. Поначалу люди, погрязшие в нищете и пороках, будут встречать несогласных как своих спасителей, но это продлится недолго. Сполохи Гражданской войны высветят ваши тёмные души, которые когда-то, то есть 29 января 2000-ого, ещё были светлыми.

— Не-е-ет! — опустившись на колени, заревел Волоколамов.

— Можешь ли ты поручиться за всех своих товарищей? — спросила Она.

— За всех!

— Будь честен перед собой.

— За шестерых!

— Подумай.

— Только за себя!

— Уверен?

— Не-е-ет! — простонал Волоколамов, подполз на коленях к Любе, схватился за край её платья и прошептал: «Не бросай нас. Не оставляй. Направь. Научи. Меня Лёней зовут. Пусть они смеются, а ты научи. Как жи-и-ить?».

Состояние молодёжного парламента не поддаётся описанию. Автор бессилен выразить на бумаге эмоциональные переживания, отразившиеся на лицах депутатов в гробовой тишине, и не стесняется признаться в этом.

Лимон сидел на сцене в позе «лотоса», отрешённо смотрел на Думу и думал свою думу. Бехтерев лежал, заложив руки под голову; он вычислял, с какой силой надо плюнуть в потолок, чтобы плевок ни на кого не упал, а, преодолев силу притяжения и пробив все преграды, ракетой взмыл в космос, прилип к небосклону, свесился оттуда звездой, и все говорили: «Плевок не искал крайних. Это был смачный харчок неистребимой любви, собранный из славной слюны. Если он нечаянно попал кому-то в душу, то в этом нет ничего страшного. На душе плевка невидно. Высохнет».

Довольный крик спикера:

— Так я и думал! Нет, я знал! Знал! Сообщение на пейджер! Сообщение от пейджинговой компании «Сибирь»! Срочно! Три трупа! На совести дежурных лежит смерть трёх людей! В больни…

Волоколамов, Бехтерев и Лимон оглохли от колокольного звона в ушах. Сердца ребят дали трещины. Их глаза заволокло туманом. Кровь застыла в жилах парней и стала рубиновым льдом.

— Бочкарёв умер. Я — следующий, — принял решение Лимон.

— Я — четвёртый, Артём, — подумал Бехтерев.

— До сегодня, друг, — прошептал Волоколамов.

— …Николай Крестов умер в больнице от воспаления лёгких! — читал сообщение спикер. — Виталий Стёгов покончил жизнь самоубийством! Отец близнецов, Денис Пуришкевич, отравился, оставив после себя записку, в которой обвинялись демонстранты, вышедшие на Первомайскую площадь…

Эпилог

1 февраля 2000-ого года. В большой комнате общежития «Надежда» — девяносто два дежурных по стране. Расформирование тайно-явного общества. Раздача библий. Курс — на учёбу.

Полночь. За круглым столом, накрытым чистой белой скатертью, сидели пять парней. Кроме них в комнате никого не было. Лица ребят были озарены улыбками светлой грусти. Испытания, через которые им пришлось пройти, благотворно повлияли на их мировоззрение; острые углы убеждений приняли круглую форму, открытую для диалога. Они не устали. Устала та, за которую они боролись. Она спала, поэтому ребята разговаривали тихо, чтобы не разбудить её.