Алексей Леснянский - Дежурные по стране

Я без стука вошёл в комнату, в которой сидели ребята, и сказал с порога:

— Здорово, пацаны. Меня зовут Лёха Леснянский. Первый курс, группа 99-2.

— А какая группа крови? — приветливо улыбнувшись, осведомился Магуров.

— Первая… Резус — отрицательный, а сам — вроде положительный.

Парни засмеялись и пригласили меня к столу. Они поочерёдно представились, после чего Молотобойцев произнёс:

— Прикинь, положительный Лёха с отрицательным резус-фактором, что мы сегодня никого так не ждали, как тебя. Ты нам нужен.

— Отлично, — обрадовался я. — А вы — мне.

— Нет, ты меня не понял. Одному человеку требуется твоя кровь.

— Да, у меня универсальная кровь, — хвастливо заметил я. — Её можно перелить первой, второй, третьей, четвёртой группам, а вот мне самому может помочь только группа 99-6, то есть вы… Шутки в сторону. Я готов помочь ему или ей. Или даже…

— Ему… Нашему другу Артёму Бочкарёву. Значит, мы можем на тебя рассчитывать?

— Однозначно, Вася. Сегодня. Завтра. Всегда. До последней капли. Я хочу вступить в ваше общество и приносить пользу людям. Делом и… словом… Поприще писателя не даёт мне покоя. Планирую написать о вас книгу.

— Общества больше нет, — пробасил Молотобойцев. — Оно распалось по объективным причинам. Мы понесли невосполнимые потери. Январь прошёл под знаком смерти. Полтора часа назад Артём вышел из комы. В том месте, в котором он побывал, ему сказали: «Возвращайся на землю и передай своим друзьям, что три человека в месяц — это тридцать шесть человек в год, триста шестьдесят — в десятилетие, тридцать шесть тысяч — через тысячу лет. Если дежурные не остановятся, то ответят перед Богом за гибель миллионов людей, так как для Него нет понятия времени, а тенденцию «три+три» вам сохранить не удастся. Скорей всего, количество смертей будет возрастать в геометрической прогрессии». Видишь, как всё сложно? Обрати внимание на то, что мы с тобой вдвоём разговариваем, а пацаны молчат, не вмешиваются в наш диалог. Все учатся слушать и думать. — Молотобойцев посмотрел на часы. — Скоро поедем к Артёму. Перед тем как ему перельют твою кровь, хотелось бы её попортить. Рукописи, надеюсь, принёс?

Я раздал ребятам первые свои рассказы и стал с волнением ждать приговора.

После прочтения Волоколамов скомкал доставшийся ему рассказ и бросил его в Левандовского. Произведение, запущенное твёрдой рукой Леонида, попало борцу с фашизмом не в бровь, а в глаз.

— Гениально, — с искренним восхищением произнёс Волоколамов после попадания в яблочко. — Просто изумительно, но у тебя степь не пахнет, вкус огурца отдаёт пенопластом и вообще всё не так. Хочешь, назову красную цену твоей работы?

— Давай уже, — с унынием произнёс я.

— Сто тысяч.

— Сто тысяч?

— А то… Помимо твоего рассказа людям придётся покупать билеты до тех мест, которые ты так отвратительно описал. А ты как хотел? Они-то думали, что степь — запашистая, а ты где-то разнюхал, что там-то и там-то она без запаха. В твоих строчках нет и намёка на пряный дух шолоховского приволья. Ты, как я понял, совсем краёв не видишь в уничтожении нашей гордости — бескрайней русской степи. Природа у тебя пока ненатуральная. Слава Богу, что Тургенева и Бунина нет с нами. Сначала пошатайся по лесам, полазь по горам, походи по морям, а потом за перо берись. И самое главное. Тайгу не тронь, не потянешь. Для нашей тайги отдельный певец родится, который ничего, кроме неё, описывать не будет. Если на моём веку появится такой писатель, то я перестану бояться вырубки хвойных лесов. Мы их по книге потом восстановим и зверем заселим. Только бы будущий художник про рысь не забыл. Надеюсь, что его кисть рысьи кисточки на ушах обессмертит, чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что без рысьих кисточек тайга — не тайга. Если писатель ничего не упустит, то всё будет нормально. Каждую хвойную иголочку воссоздадим, всякую брусничку по воспоминаниям клонируем. И мох, и мох важен. Как без пуховой перины в тайге? Как без мха-то? А без МХАТа как? Куда ж мы без театра? Всё надо будет восстановить: от малой хаты до великого храма Христа Спасителя.

В руках Магурова горела подозрительная спичка. Он загадочно улыбался и подмигивал мне.

— Яша, что ты хочешь сделать? — спросил я.

— Мы это с тобой сожжём, чтобы никто не узнал о твоём таланте, — радостно произнёс Магуров, а потом заговорил таким голосом, которым посвящают в тайны: «Ты очень, очень, очень одарён, но мир жесток и туп. Он не поймёт твоего вранья, он тебе его не простит. Лёха, Лёшка, брат, — пропадёшь. О твоей судьбе пекусь.

— А ты, оказывается, тот ещё плут, — рассмеялся я. — Критикуй поконкретней.

— А нечего критиковать. Всё очень, очень, очень здорово. Мастерское владение словом, великолепный слог. Лёша, нечего критиковать. — Магуров смотрел не на меня, а на рассказ, догоравший в пепельнице. — Поразительно. Меня потрясла глубина твоих образов. — Рассказ превратился в пепел. — Вот теперь совсем нечего критиковать. На «нет» и суда нет… Брат, если врёшь, то ври до конца, ври безбожно. Тогда получится не враньё, а сказка про белого бычка и красного медведя. Люди любят сказки, а ложь как-то не очень.

Женечкин сделал из моего рассказа четыре бумажных кораблика.

— Большому кораблю — большое плавание, — сказал Мальчишка. — Мне понравилось. Правда. Такой эгоцентричной любви к России я пока не встречал. Вероятно, это твой конёк. Смело катайся на нём и никого не слушай. Пиши.

— Что значит «эгоцентричной любви к России»? — спросил я.

— Как же я приятно устал со всеми вами. Тебе хочется, чтобы все с такой же силой любили Родину, как ты. Ты боишься остаться со своим чувством один. Одному страшно и скучно, — так?

— Да, Вова… Все должны говорить только о ней и любить только её, чтобы мне было хорошо.

— А как же другие темы? А иные объекты любви?

— Не позволю, — улыбнулся я. — В моём присутствии все обязаны говорить только о России и любить только её.

— Точно эгоист. Эгоист из эгоистов. Впрочем, здорово. Предмет твоей любви многогранен и всеобъемлющ. Пиши, эгоист. Вовек не иссякнешь.

Левандовский сделал из доставшегося ему рассказа шесть самолётиков. Они никуда не взлетели, а были расставлены на столе квадратно-гнездовым способом.

— Позже полетят, — заявил Левандовский. — Лет через семь. Заранее оплакиваю их участь, потому что ни один на аэродром не вернётся. Все лётчики — камикадзе.

— Почему? — задал я вопрос.

— «Перл Харбор» смотрел? В этом фильме целью американских пилотов, вылетевших в трубу, была не победа, а поднятие духа нации. Через несколько лет каждый из нас расскажет тебе свою историю. Это будет повесть о том, как все долетели, но ни один не вернулся. Запомни: победа любой ценой. Любой, кроме кровавой. А до этого…