Ханох Левин - Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом

Появляется ХЕФЕЦ в халате парикмахера.

ХЕФЕЦ.Здравствуйте. (Садится за стол.)

ХАНА.Здравствуй.

ШУКРА.Ты что, парикмахерскую ограбил?

ХЕФЕЦ (обращаясь к Хане). Можно чашечку кофе?

Хана с трудом поднимается и заходит в кафе.

ШУКРА.Значит, спать не собираешься, да? А что же ты будешь делать? В изнеможении слоняться до самого утра по улицам? Или вернешься домой и будешь стоять у окна, как будто собираешься броситься вниз? Ну? Что ты будешь делать? Скажи. Я же вижу, как ты мучаешься.

ХАНА возвращается, ставит чашку кофе на стол Хефеца и снова усаживается за свой столик.

ХЕФЕЦ (помешивая кофе). Простите, а можно немного молока?

ХАНА.Зайди в кафе и возьми сам, ладно?

ХЕФЕЦ.Простите, не понял.

ХАНА.Я думаю, в холодильнике еще осталось немножко молока. Сходи и возьми.

ХЕФЕЦ.Но ведь раньше в этом кафе подавали.

ХАНА.Я на ногах с шести утра. Хозяин уехал в Турцию, я работаю одна, мне никто не помогает.

ШУКРА.А что он там делает, в Турции?

ХАНА.Поехал за женой.

ШУКРА.Она что, сбежала от него, да? С турком? Вот это да!

ХАНА.Она там в отпуске, с детьми.

ШУКРА.А дети, они, вообще-то, от него?

ХЕФЕЦ.Так дадут мне молока или нет?

ХАНА.Может, обойдешься на этот раз без молока и не будешь заставлять меня вставать? Сделаешь мне большое одолжение.

ХЕФЕЦ.Но я не привык пить кофе без молока.

ХАНА.Ну только один разок.

ХЕФЕЦ.Но мне так невкусно.

ХАНА.Я бы тебя не просила, если бы мне не было так трудно вставать.

ХЕФЕЦ.Мне очень жаль, но я просто не получаю удовольствия от черного кофе.

ХАНА.Значит, все-таки заставляешь меня встать?

ХЕФЕЦ.А иначе как же у меня в кофе молоко появится? (Пауза.) Откуда оно возьмется, а?

ХАНА.Если бы ты относился ко мне с уважением, мог бы и сам пойти взять.

ХЕФЕЦ.Мог бы, верно. Но ведь не я же здесь официант. Я прихожу в кафе, чтобы меня обслуживали. Если я в кафе должен обслуживать самого себя, лучше вообще ничего не пить.

ХАНА.Может, так и поступишь?

ХЕФЕЦ.Как?

ХАНА.Не будешь пить.

ХЕФЕЦ.Зачем же я тогда в кафе пришел?

ХАНА.А я откуда знаю?

ХЕФЕЦ (набравшись смелости). Прошу прощения, но у меня кофе остывает. Могу я получить наконец свое молоко?.. (Шукре.) Я бы, может, и хотел ей уступить, она мне очень нравится, но… с чего это мне вдруг уступать? Вы меня понимаете? Не то чтобы я такой уж мелочный, но… Может, она потом будет смеяться надо мной… что я такой слабохарактерный, и подумает, что мной можно помыкать. Понимаете, о чем я говорю?

ШУКРА.В этом суровом мире надо быть твердым.

ХЕФЕЦ (решительно). Официантка! Молока! Немедленно! Вы меня слышите?

ХАНА.Слышу, слышу. (Поднимается и подходит к Хефецу.) Хефец, почему ты боишься быть со мной нежным? В этом ведь нет ничего плохого. Я вот не стыжусь быть с тобой ласковой. Посмотри мне в глаза. Я знаю, что по сути своей ты человек мягкий. Улыбнись же мне, не бойся. Маленькая улыбка, кивок головы — для женщины это целое событие. Если мы хотим, чтобы между нами произошло что-то прекрасное, нам нельзя бояться своих чувств. (Уходит.)

ХЕФЕЦ (Шукре). Что-то прекрасное?! Вы поняли, о чем она тут толковала?

ШУКРА.Я только одно понимаю. Официантка Хана Чарлич сейчас очень страдает. Ибо она в тебя влюблена. Сейчас она устроила тебе экзамен, а ты его не сдал.

ХЕФЕЦ.Влюблена?! В меня?!

ШУКРА.Я никогда и ничего просто так не говорю.

ХЕФЕЦ.Но по какому праву? Она что, свихнулась, эта Хана Чарлич?!

ХАНА (думая, что ее зовут). Иду!

ХЕФЕЦ.Просто с ума все посходили… Официантка эта уставшая со своими ногами распухшими… Кто я, по-вашему, а?! Всему есть предел! Почему именно мне — и Хану Чарлич?! Думаете, с Хефецем можно делать все, что вам вздумается? По какому праву?! (Уходит.)

ШУКРА.Она страдает. А теперь и он страдает. (Входит Хана с молоком.)

ХАНА.А где же Хефец?

ШУКРА.Ушел. Страдать.

В ту же ночь, чуть позже. Улица. Появляется ХЕФЕЦ. Видно, как ему тяжело идти. Он останавливается, медленно оборачивается и делает кому-то знак подойти.

ХЕФЕЦ.Иди, иди сюда, жизнь дорогая, время растраченное. Папа, мама, дети, воспитательницы, велосипеды, деревья, грабители, лавочники — все вы, идите сюда. И вы, книжки, грузовики, морские порты, войны, девушки худые и девушки толстые, начальники, бумаги, болезни, усталость — идите, идите сюда. Встаньте вокруг, я скажу вам речь… Уважаемые гости! Мы люди маленькие! (Сгибает колени и скрючивается.) Мы люди маленькие! (Сгибается еще больше.) Куда уж нам! (Усмехается и убегает на полусогнутых, с опущенной головой.)

В ту же ночь, чуть позже. Улица. На тротуаре — одинокий стул.

Появляются ФОГРА и ВАРШВИАК в теннисной форме.

ФОГРА.Трудно мне это понять. После обеда мы полтора часа играли в теннис, потом пошли в кафе, оттуда в ночной клуб, теперь идем сделать сюрприз моим родителям, нанести им ночной визит… И откуда во мне столько энергии?

ВАРШВИАК.Я тоже этому удивляюсь.

ФОГРА.Ну просто все во мне замечательно. Взять, к примеру, эти нескончаемые удовольствия. Я чувствую, что в этой сфере я все время продвигаюсь вперед, развиваюсь. Даже сейчас. Вроде бы иду себе, непринужденно болтаю, а в это время где-то в глубине у меня рождаются блестящие физические идеи. Я без труда все понимаю, усваиваю, перерабатываю. Удивительно, как это все у меня так замечательно получается? (Видит стул.) О, что я вижу! Что я вижу! Жизнь просто не знает, что еще для меня сделать. Как будто мало того, что я от нее уже получила, так судьбе еще угодно ночью, посреди улицы, предложить мне стул! Ну, каково? Стул! На случай, если я устану. С ума сойти! (Легонько пинает стул ногой.) Этот стул-подлиза так и ждет, что я присяду на него. Но он такой чести не удостоится. Потому что я чувствую себя свежей и бодрой. (Запрыгивает на стул.) Пусть судьба видит: все, что она ради меня делает, не производит на меня никакого впечатления!

ВАРШВИАК.Какая женщина! Какое мировоззрение! (Опускается на колени, его голос дрожит от страсти.) Фогра, Фогра… ( Начинает целовать ее икры, бедра.) Фогра, Фогра…

ФОГРА.Да, Варшвиак, это мои ноги. Да.