Владимир Матлин - Красная камелия в снегу

При всем при том, надо признать, что Брюс все же делает для меня многое. И подарки, и приоделась я за его счет, и в Вирджинию в горы возил, и в Канкун на пляж летали… Но в то же время какая-то странная нечуткость, бездушие, черствость какая-то.

Обо всем этом я пыталась говорить с Мелиссой, которая (помнишь?) нас сосватала. Откровенно нажаловалась: трудно, говорю, вытерпеть. Она как-то приуныла, а потом вдруг рассказала, что когда-то давно сама очень хотела за Брюса замуж, но он предпочел эту самую Джуди. “Теперь, конечно, все в прошлом”, — сказала она. А я подумала, что в прошлом-то в прошлом, а счеты с Джуди, похоже, не кончились у нее и теперь. Очень может быть, как раз я и являюсь ее орудием для сведения этих счетов. Если так, то орудие дало осечку…»

В феврале выпал обильный снег. Дорожки расчистили, но могильные памятники оставались заваленными чуть ли не доверху. Увязая в снегу по колено, Брюс пробрался от дорожки до памятника и принялся за работу. Снег вокруг памятника он разгребал лопатой, которую предусмотрительно захватил из дому, но гранит скоблить лопатой не рискнул — можно поцарапать. Пришлось чистить руками. Перчатки быстро намокли, руки закоченели, но он продолжал работу. Когда снег был счищен, он снял перчатки, подышал на руки и начал выскабливать лед из выбитых на граните букв: “Judy Slonim”.

— Последние дни все время вспоминаю, как мы летали в Канкун. Обычно в это время года, зимой. Здесь снег, а там солнце, море, пляж, коралловые рифы. И ты, Джуди, в черном купальнике. И как ездили в Чеченицу смотреть пирамиды. В первый раз, помню, ты заплакала возле развалин храма, где приносили в жертву девушек. Экскурсовод был такой красноречивый, так трогательно описал, как их убивали. Ты заплакала, а я в утешение говорю: «Они же добровольно, они же считали это за большую честь». А ты сквозь слезы: «Не верю. Их заставляли».

У Рубена, как я и ожидал, ничего не вышло. Но деньги он мне не возвращает. «Мне, — говорит, — они понадобятся: не вышло в этот раз, так выйдет в другой». Он вообще в последнее время стал очень раздражительным и агрессивным. Наверное, на него подействовало появление в доме этой женщины. Он невзлюбил ее до того, как увидел. Ревнует к твоей памяти, наверное, и это понять можно.

А вообще я решил расстаться с ней. Что-то не получается, нет настоящего понимания. Я не отрицаю, что она хорошая женщина, дом содержит в порядке, обо мне заботится, но забота, понимаешь, исключительно бытовая, материальная: покормить, постирать, про лекарства напомнить… Мои чувства ее не интересуют и даже раздражают. Когда я отмечал второй ярцайт, она ушла из дома под каким-то предлогом. В моих отношениях с Рубеном она видит только денежную сторону и недоумевает, почему я не могу отказать ему. Но ведь он мой сын — этого она как будто не понимает. Странно, у нее ведь свой сын есть. Какая-то она слишком материальная. Религия для нее не существует вообще, а в путешествиях ей важны только удобства, познавательная сторона не интересует. Когда были в Канкуне, в Чеченицу она ехать отказалась: далеко, говорит, и рано вставать. А я повсюду видел тебя в черном купальнике…

Она ни в чем не виновата, она такая, какая есть. Вина целиком моя: я просто еще не готов жить с другой женщиной. А может быть, никогда и не смогу… Расстаться с ней хотелось бы по-хорошему. Как это сделать, ведь на улицу не выгонишь… Думал-думал, и вижу только один выход: купить ей недорогую квартирку. Возьму ссуду в банке тысяч на двести, осилю. На работу в какой-нибудь врачебный офис она устроится без труда, так что прожить сможет. Я ей это еще не объявил, но думаю, что большой неожиданности для нее не будет.

…Никто, Джуди, тебя не заменит.

Повсюду снег, сесть было некуда, и Брюс долго стоял у могилы, пока не окоченел совсем. Белесое зимнее солнце клонилось к закату, небо потеряло ярко-голубой цвет и тоже стало белесым. Брюс натянул поглубже шляпу, положил на плечо лопату и, увязая в снегу, медленно поплелся к своей машине, которую из-за заносов пришлось в этот раз припарковать на шоссе.

В семидесятых годах прошлого столетия эмигранты из Советского Союза были еще в диковинку, на нас ходили смотреть, с нами искали встречи, нас расспрашивали: правда ли, что в той стране все принадлежит государству, даже парикмахерские.

Принимали нас еврейские общественные организации: обеспечивали наше существование, пока мы не устраивались на работу. Но, помимо того, над каждой семьей эмигрантов брала шефство какая-нибудь американская семья. На этих американцах лежала обязанность, так сказать, окормлять нас духовно и помогать нам бытовыми советами. Духовная опека в основном сводилась к тому, что у эмигрантов деликатным образом выясняли степень их приобщенности к религии, чтобы соответственно подыскать синагогу. Надо сказать, что большинство эмигрантов в ответ на эти предложения презрительно фыркали, поскольку считали себя людьми образованными и передовыми, а религия, как известно, есть опиум для народа в лице отсталых элементов. Что же касается бытовых советов на тему о том, где можно купить подешевле, то они с благодарностью принимались. Особенно если шефы отвозили в нужный магазин и показывали нужный товар.

У нас тоже появилась такая шефская семья — Барбара и Айра Фишманы, интеллигентная пара нашего примерно возраста, то есть лет за тридцать. Айра профессорствовал в местном университете, его специальностью была биология; Барбара тоже занималась раньше наукой, но после рождения третьей дочки была вынуждена уйти с работы. Сейчас она сидела дома с детьми и ждала рождения четвертого ребенка, надеясь, что это будет, для разнообразия, мальчик.

Что касается их шефства над нами, то вопрос нашей конфессиональной принадлежности был решен без их участия: мы познакомились с хасидами и стали ходить в их синагогу. Фишманы были шокированы таким выбором: «Что у вас общего с этими доисторическими существами в лапсердаках?» А у нас был огромный интерес к этим людям, словно сошедшим со страниц книг Шо-лом-Алейхема; это ведь как перенестись на сто лет назад на машине времени и увидеть своих предков: вот, оказывается, какими они были… Разве не интересно? Что же касается бытовых советов, то Барбара, честно говоря, сама-то была не очень практичным человеком, и через месяц-другой уже мы с женой консультировали ее, где дешевле покупать фрукты и откуда лучше вызывать водопроводчика, если прорвало трубу. Это я к тому, что наши отношения с ними все больше принимали характер не опеки, а просто нормальной равноправной дружбы.

Мы встречались за обедом то у них, то у нас, ходили с детьми в парк, ездили на пляж — в общем, проводили вместе досуг. Наша Катя была ровесницей их средней дочери, притом отлично ладила и с двумя другими. Короче говоря, установились самые лучшие отношения. И каждый раз, когда мы встречались, Барбара сокрушалась: вот как жаль, отец опять сегодня не смог к нам присоединиться…