Малькольм Лаури - У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику

«МАМЕРТИНСКАЯ ТЮРЬМА» (гласил заголовок).

Нижняя — это и есть истинная тюрьма древнего Рима, государственная тюрьма, называвшаяся Мамертинской.

Нижняя камера, называвшаяся Туллиевой, возможно, является самым древним сооружением в Риме. В эту тюрьму заключали преступников и врагов государства. В нижней камере можно видеть колодец там, где, согласно легенде, святой Петр сотворил источник, чтобы окрестить стражей Процесса и Мартиниана. Жертвы — политические деятели. Понтий, царь самнитов. Умер в 290 г. до P. X. Джургурат (Югурта), Аристобул, Верцингеторикс. Святые мученики, Петр и Павел. Апостолы, брошенные в темницу в царствование Нерона. Процесс, Абондий и многие другие , чьи имена не известны , были:

decapitato,

suppliziato (замурованы),

strangolato,

morte per fame [230] Обезглавлены, замучены, задушены, уморены голодом (итал.). .

Верцингеторикс, царь галлов, был, несомненно, strangolato в 49 г. до Р, X., а Югурта, царь нумидийский, умер от голода в 104 г. до Р. X.

Нижняя и есть истинная тюрьма — почему он это подчеркнул? — недоумевал Сигбьерн. Он заказал еще рюмку граппы и в ожидании снова занялся книжкой, где под заметками о Мамертинской тюрьме взгляд его наткнулся на следующую запись, добавленную, как он вспомнил, в самой темнице:

«Найти дом Гоголя — где частично написаны „Мертвые души“ — 1838. Где умер Вильегорский? „Они не внемлют, не видят, не слушают меня, — писал Гоголь. — Что я сделал им? За что они мучают меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их“. Suppliziato. Strangolato. В своей удивительной и жуткой книге Набоков — когда Гоголь умирает — говорит: „Через его живот можно было прощупать позвоночник“. Пиявки, свисающие с носа. „Приподнимите их, уберите…“ Генрик Ибсен, Томас Манн, его брат; Будденброки и Пиппо Спано. А. — где жил? Загорел? Возможно, счастлив тут. Мериме и Шиллер. Suppliziato. Фицджеральд на Форуме. Элиот в Колизее?»

А под этим была загадочная приписка:

«И многие другие ».

А под ней:

«Возможно, и Максим Горький. Забавно. Встреча волжского бурлака со святым Рыбарем».

Что было забавно? Пока Сигбьерн, пролистывая страницы назад к дому Китса, недоумевал, какой смысл он в это вкладывал помимо того факта, что Горький, подобно большинству других знаменитых людей, одно время жил в Риме, пусть и не в Мамертинской тюрьме (хотя одновременно в каком-то ином отделе сознания он прекрасно это знал), он понял, что своеобразное разнесение наблюдений по строчкам, словно он воображал, будто пишет стихи, привело к преждевременному завершению этой записной книжки.

«В субботу приходил один человек снять слепок с его руки и стопы — эта строка, по-моему, самая зловещая. Кто этот человек?» Этими словами его записная книжка заканчивалась.

Отсюда вовсе не следовало, что в ней не осталось чистых страниц, ведь его записные книжки, подумал он скаредно, как и его свечи, имеют обыкновение убывать с обоих концов; да, как он и полагал, в начале что-то написано. Перевернув книжку (записи оказались вверх ногами), он улыбнулся и забыл о том, что намеревался найти чистую страницу, так как сразу же узнал заметки, которые сделал в Америке два года назад, когда побывал в Ричмонде в Виргинии — это было для него хорошее время. А потому, повеселев, он приготовился читать, наслаждаясь и тем, что из итальянского бара вот так вновь переносится на Юг. Он никак не воспользовался этими записями, он даже не знал, в какой они книжке, и теперь ему было не просто со всей точностью воссоздать в памяти то, что за ними крылось:

«Удивительная покатая площадь в Ричмонде и трагичные силуэты безлистых, сплетенных деревьев.

На стене: Здесь был паршивый вонючий Дегенерат Бобе из Бостона , Норт-Энд , Массачусетс . Сучий сын и сволочь ».

Сигбьерн довольно усмехнулся. Теперь он ясно вспомнил этот морозный день в Ричмонде, поразительное здание суда в парке на обрыве, и как он долго карабкался к нему, и это едкое заверение в солидарности с Севером в мужской уборной (для белых). Улыбаясь, он продолжал читать:

«В святилище По странная вырезка из газеты: „Воздание должного творениям По на собрании общества „Призвание““.

Студент университета, который покончил счеты с жизнью и погребен в Уитервилле».

Да-да, он и это помнил — в доме По, или в одном из домов По, в том, на котором в час заката лежало огромное темное крыло тени и где милейшая старушка хранительница, показавшая ему газетную вырезку, сказала шепотом: «Вот почему мы убеждены, что эти истории о том, будто он пил, все быть правдой не могут». Он продолжал читать:

«Напротив дом Крэга, где жила та, кого По называл Еленой, эти слова на фасаде, окна, крытое крыльцо, с которого Э. А.П. — если не ошибаюсь — взирал на даму с агатовым светильником. Головная боль. Азбука. Невралгия. РАСП. СПИРТ. НАП. ЗАПР. — наслаждайтесь пепси, пейте колу с королевской короной; шипучий напиток доктора Свелла из кореньев; „Сдается комната с мебелью“; По действительно жил тут? Должно быть, так — ведь мог высмотреть Психею только из сфер, где РАСП. СПИРТ. НАП. ЗАПР. Впрочем, лучше так, чем совсем ЗАПР. Держу пари — По уже не живет в РАСП. СПИРТ. НАП. ЗАПР. Иначе откуда „Сдается комната с мебелью“?

Не забыть справиться у Говорящей Лошади в пятницу.

Дайте свободу иль дайте мне смерть (прочел он далее). На кладбище, где могила Патрика Генри, объявление: курить ближе, чем в десяти футах от церкви, воспрещается; и затем:

Перед домом Роберта Ли:

Колокольчик надо дернуть,

Чтобы он звонил.

… Внутри музея Валентайн с реликвиями По…»

Сигбьерн перестал читать. Теперь он еще яснее вспомнил этот зимний день. Дом Роберта Ли находился, конечно, гораздо ниже здания суда, далеко от Патрика Генри, от дома Крэга, от еще одного святилища По, и добраться оттуда до музея Валентайн оказалось бы не так-то легко, даже если бы Ричмонд — город, эллинистический характер которого не исчерпывался архитектурой, но был бы тотчас распознан любым греческим горным козлом, — не группировался вдоль улиц до того крутых, что было мучительно представлять себе, с каким трудом По поднимался по ним. Заметки Сигбьерна шли в обратном порядке, и, значит, было утро, а не закат, как в том доме со старушкой, когда он отправился в музей Валентайн. Он снова увидел дом Ли, и в его сознании всплыло слабое ощущение красоты всего скованного морозом города снаружи, а затем картина: белый дом времен конфедерации, гигантская фабричная труба из красного кирпича по соседству, а далеко внизу кусочен (Старинной булыжной мостовой и одинокая фигура, пересекающая пустырь словно между тремя столетиями — от дома к железнодорожным путям и к этой трубе, которая принадлежала компании «Удобрения из костяной муки». Однако при такой системе чтения его записей строки «Колокольчик надо дернуть, чтобы он звонил» на доме Ли словно создавали особый музыкальный эффект чего-то торжественного и серьезного и вместе с тем вели его совсем не туда, а в музей По, куда Сигбьерн теперь и вступил в воспоминаниях еще раз.