Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— Чем занимается Кельно, я знала только с чужих слов. Я не могу под присягой утверждать, будто видела это сама.

— Но вы в хороших отношениях с Марком Тессларом.

— Мы как брат и сестра.

— Странно, он ни разу не упомянул вашего имени.

— Он просто выполнил мою просьбу. Пока я не получила письмо от Марии Висковой, я не видела нужды ворошить прошлое.

— Позвольте задать вам прямой вопрос, — сказал Александер.

— Постараюсь ответить на него без французской уклончивости.

— Возможно, исход процесса во многом определят показания Тесслара. Как вы считаете, насколько на него можно положиться? Вы опытный психиатр, доктор Пармантье. Я хотел бы услышать ваше объективное мнение, независимое от вашей личной дружбы с ним.

— Если не прибегать к специальной терминологии, мистер Александер, то я могу сказать, что в тот ноябрьский день, когда он увидел, как оперирует доктор Кельно, с ним что-то случилось. Пережитая травма могла привести к тому, что его воспоминания стали несколько расплывчатыми.

— Что ж, это риск, на который нам придется пойти. А что вы скажете насчет заявлений Кельно, будто Тесслар до войны и позже, в концлагере, занимался абортами?

— Это выдумки Адама Кельно. Всякий, кто знает Марка Тесслара, скажет, что он гуманный человек. Он покинул Польшу, чтобы закончить медицинское образование в Швейцарии, только из-за антисемитизма. И Мария Вискова, и я готовы присягнуть, что он никогда не делал никаких абортов по приказу нацистов.

— Вы приедете в Лондон?

— Я много часов над этим размышляла. Я долго советовалась со своим пастором и молила Бога помочь мне принять решение. Как христианка я не вижу для себя иного пути. Я дам показания.

Искорка погасла в ее глазах — она была заметно утомлена. С трудом встав, она подошла к кусту чайных роз, срезала две и воткнула им обоим в петлицы.

— В Антверпене живет одна женщина, которую оперировали в тот день. После войны я несколько лет оказывала ей психиатрическую помощь. Это очень сильная личность. Шрамы на ее душе никогда не заживут, но она никогда не простит мне, если я не отвезу вас к ней.

Милли принесла утреннюю почту. Эйб переворошил конверты и улыбнулся: среди них было письмо от Ванессы. Его он отложил на потом.

Он распечатал письмо от своего французского издателя. Тот многословно изливался в жалобах на жизнь, но все же приложил чек на две тысячи долларов для покрытия издержек по процессу.

Теперь откликнулись уже все его издатели. Первым прислал пять тысяч долларов германский издатель — воинствующий антинацист, который был приговорен к смерти за участие в заговоре против Гитлера и спасся от виселицы только благодаря воздушному налету на Берлин, во время которого сумел сбежать из тюрьмы.

Все внесли свою лепту, кроме шведов. Чем мельче издатель, тем громче его вопли и стенания.

Наконец он добрался до письма Ванессы.

Кибуц Седе-Бокер

25 июля 1966 года

Дорогой папа,

Ты правильно прочел между строк: после того как ты зимой уехал из Израиля, мы с Йосси полюбили друг друга. Лето в пустыне было жарким и тяжким, но это не ослабило наших чувств.

Не знаю почему, но мне как-то грустно. Может быть, из-за того, что это означает конец какой-то части моей прежней жизни. Йосси предстоит еще год отслужить в армии, а потом четыре года учиться в университете. Это будет долгое и нелегкое время, и я не хочу обременять его нашей женитьбой.

Следующую фразу я пишу со страхом. Я не приеду в Америку. На границах дела идут все хуже, и мне не хочется уезжать из Израиля даже ненадолго. С одним исключением: я, конечно, буду с тобой в Лондоне во время процесса.

Я помню, как ты при мне писал «Холокост», и понимаю, как трудно будет тебе даваться этот новый, еще более сложный роман. У меня такое чувство, как будто я тебя подвела.

Бен просил меня написать и от его имени тоже, потому что он уехал на две недели на какие-то секретные маневры. Он настоящий израильский офицер, отрастил себе огромные усы и держится нахально и самоуверенно, как настоящий сабра. Никакой конкретной девушкой он всерьез не интересуется — скорее всеми вообще. В этом отношении он, пожалуй, пошел в отца. Он тоже попытается получить отпуск и приехать в Лондон, так что сообщи нам, когда будет назначен суд.

Йосси никогда еще не выезжал из Израиля. Надеюсь, что и он приедет с нами.

Папа, я надеюсь, что не очень тебя огорчила.

3 августа 1966 года

Моя дорогая Винни,

Я бы соврал, если бы сказал, что совсем не огорчился, но я на тысячу процентов одобряю твое решение. Единственное, чего мы никогда не хотели, — это иметь дочь, чересчур привязанную к отцу. Сейчас я испытываю некоторые угрызения совести из-за того, что столько месяцев и лет был занят только своей работой, но, по-моему, мы наверстали это за то короткое время, когда бывали вместе.

Чем ближе тот день, когда я должен буду сесть за книгу, тем больше я убеждаюсь, что знаю слишком мало. Я не так молод, чтобы знать всё. Только студенты настолько молоды, чтобы считать, будто знают ответ на любой вопрос, и от этого они так ужасно нетерпимы.

Меня забавляет мысль о том, что эти сегодняшние ярые борцы против истэблишмента завтра сами станут истэблишментом. Пройдет не так уж много лет, их пыл поостынет, и им придется взять все в свои руки. Несмотря на свои новомодные загибы, они так же будут влюбляться, жениться, заводить детей, растить их и мечтать о спокойной жизни. Через все это я уже прошел. Но что произойдет, когда они унаследуют истэблишмент? Будут ли они так же терпимы к битникам, пропойцам, бунтовщикам, драчунам-демонстрантам и Бог знает к кому еще, кто появится к тому времени? Мне кажется, им лучше бы начать с того, чтобы стать малость терпимее к нам, старым развалинам, потому что мы, возможно, сумеем их кое-чему научить.

Чего мне на самом деле хотелось бы больше всего это чтобы у них появился герой, который не был бы антигероем. Чтобы у них было нечто, ради чего можно жить и за что бороться, помимо желания все уничтожить и сравнять с землей. Нечто такое, что нашли вы с Беном.

Суд, по-видимому, начнется только весной. Я не пропускаю ни одной передачи новостей и очень озабочен тем, что происходит там у вас с арабами, — похоже, что второго раунда не избежать. Что ж, это цена, которую мы платим за то, что мы евреи, — вы в Израиле, меня это ждет в Лондоне. Оставят ли они нас когда-нибудь в покое?

Передай всем привет. Скажи своему Йосси, что я велел ему как следует делать уроки.

Мэри Бейтс натянула поверх колготок мини-юбку и застегнула молнии на высоких сапогах. Терренс Кэмпбелл лежал в кровати, приподнявшись на локте. Он любил смотреть, как Мэри одевается, особенно когда она, сидя перед зеркалом без лифчика, расчесывала свои длинные светлые волосы. «Дурацкая штука эти мини-юбки, — подумал он. — Девчонки в них ужасно мерзнут. Но раз уж они так хотят, чтобы я видел их задницы, я с удовольствием посмотрю».