Милан Фюшт - История моей жены

Итак, я починил, привел в порядок свои чемоданы, запасся всем, что понадобится или будет необходимо в моей другой жизни — в первую очередь точными приборами, с помощью которых можно будет сразу же приступить к какому-нибудь делу, даже оформил паспорт, раздобыл заграничную валюту, когда… в холле гостиницы «Брайтон» получил письмо от мисс Бортон, где она сообщала, что хочет со мной поговорить. Вот уж сюрприз так сюрприз, если вспомнить, как обошлась со мной эта барышня!

Трижды я писал ей — от нее ни ответа ни привета. Звонил по телефону — она делала вид, будто это вовсе не она, я ошибся номером. Не поленился, сходил в музыкальную школу, где она брала уроки фортепьяно — оказалось, что музыкой она больше не занимается. Околачивался возле их дома — все без толку. Даже к шляпнице ее обращался по телефону. Все это происходило в тот период, когда я сражался с фантомами вроде писем Танненбаума… Ну, и когда на все мои попытки связаться с ней барышня не отозвалась, я махнул рукой. Пусть идет своей дорогой. А если она все же приходила мне на память, в особенности, в те минуты, когда я топтался под освещенными окнами их гостиницы, меня одолевал смех. Неужели не так давно я был столь чувствительным человечишкой? Уму непостижимо! Ведь теперь я вовсе не такой. Нынче я бы не потащился расхаживать под чужими окнами.

Наряду с тем я был уверен, что мисс Бортон непременно объявится. Чутье подсказывало. Потому как я успел изучить эту барышню.

И вот она объявилась. Интересно, что ей нужно?

Поговорить она со мной желает, в силу особых причин. Слово «особых» было подчеркнуто, что тоже вызвало у меня смех. Где уж мне теперь до таких разграничений, как особый или не особый? Не настолько уж я тонкий человек.

Не стал я отвечать на ее письмо. Один-единственный раз могу себе позволить. И тут вдруг встретил ее на улице, она шла мне навстречу.

Лицо бледное, да она и сама сказала, что много работает. Что же это за работа такая изнурительная? Она упомянула прикладное искусство и добавила, что очень рада работе, потому как надоело бездельничать. А еще она занимается с мадам Лагранж французской литературой.

— Что за чертовщина! Именно с мадам Лагранж?

— Да, — подтвердила она. — Кое-кто порекомендовал ее. Разве не удивительно? — И она слегка покраснела. Бывают же странные совпадения, не правда ли? Ведь она только что прослышала, будто бы эта дама, собственно говоря, в дружеских отношениях с моей женой. Так ли это?

— Так, — подтвердил я и, чтобы хоть что-то сказать, задал вопрос: — Какая она, эта мадам Лагранж?

— О, никакая! — презрительно ответила она.

Однако имеет ли для меня значение ее отзыв о другом человеке? Тоже мне, судья выискалась! Не все ли мне равно, «какая» мадам Лагранж или «никакая»?

Суть здесь в том, что вид ее произвел на меня не большее впечатление, чем ее послание. Разговора не получалось, потому что не о чем было говорить. Письмо ее я даже и упоминать не стал, об «особых» причинах, в силу которых она пожелала меня видеть, тоже не спрашивал. А поскольку и она на сей счет молчала, подумал: ладно, вольному воля. Наверняка она передумала. Шла рядом со мной какое-то время, затем двинулась своей дорогой. Вот и все.

Но на другой день она снова встретилась мне на той же улочке. И это раздосадовало меня. Следует упомянуть, что я тогда в дневные часы наведывался в один мореходный клуб, поработать в библиотеке в связи с неким деловым поручением. Откуда, спрашивается, она знает, что я там бываю? А она явно знает, если сегодня снова сюда заявилась. Я сразу же и спросил напрямик:

— Вероятно, мадам Лагранж говорила, что я бываю здесь?

— Да.

Я разозлился пуще прежнего. Подумать только, до чего хорошо информированы эти дамы о моих делах!

Но мисс Бортон якобы собиралась поговорить со мной о моем письме, вот только не знает, как приступить к разговору.

— Да все равно как, — отрезал я, и она слегка понурилась.

Сказать откровенно, она долго не знала, как быть и что мне ответить. Она не отрицает, что это послание странно подействовало на нее.

— Странно, не правда ли, мисс?

Желательно, чтобы я не понял ее превратно… Но ее настолько взволновало все, что я написал… Кстати, помню ли я, о каком из моих писем идет речь?

— Помню ли я? — Вопрос крайне рассмешил меня. — Ах, душа моя, где они теперь, те денечки? Давненько все было… — И тотчас добавил:

— Вы опоздали, — заявил я напрямую. Но ведь так оно и было. Что бишь могло быть в том пресловутом письме? Сплошь такие откровения, о которых неохотно вспоминаешь впоследствии. И вообще, на обращенный к тебе «крик о помощи» нельзя отвечать с опозданием. «Пришел мой конец», — вопиет человек, и в ответ на другой день у него спрашивают, что, мол, с ним вчера приключилось. Остается только смеяться: уже хотя бы потому, что не помер, а все-таки остался в живых.

И об этом она сейчас собирается беседовать со мною?

— Ах, золотце мое, но ведь все это — прошлогодний снег, — сказал я что-то в этом роде. И привел ей тьму примеров в доказательство, что делается ко времени, а что — нет. Вот как ей кажется, например, до каких пор требуется жаждущему питье? Ведь наступает такой момент, когда питье ему уже не нужно! — Ну и всякие другие наглядные примеры.

При этом я все более расслаблялся, что вполне естественно. Куда девался мой прежний гнев? Прошла пора, зло испарилось. И все же пытаешься возродить ушедшее: говоришь, говоришь без конца, силясь пробудить досаду, а собеседник знай себе молча слушает и улыбается. О чем он думает? Может, о том, что ты не прав?

Ну, а я твержу свое: пусть она попытается войти в мое положение. Ведь я так ждал ответа, какого-либо знака, ну хоть чего-нибудь! Мне бы хватило одного слова, да что там — одной буквы, яблочного огрызка, лишь бы знать, что это от нее.

— Но от вашей сестры и такого пустяка не дождешься, — сказал я снова со всей простотой и откровенностью. — Ведь чем объяснить, что женщина не отвечает на такие письма? Тогда чего же от нее ждать в дальнейшем?

— Или у вас была на то особая причина? — внезапно спросил я. Может, и впрямь была причина, но мне это лишь сейчас пришло в голову.

— Ну наконец-то! — встрепенувшись, воскликнула она. — Вот вы и сообразили. — Глаза ее засверкали. — Вы тосковали вовсе не из-за меня и все же обратились ко мне, — продолжила она с улыбкой. — Что же я могла вам ответить?

— Да, были тысячи причин, отчего я не ответила на ваше письмо. Но, кроме того, была одна исключительная причина.

— А именно? — спросил я. Она промолчала.

— Какая же? — допытывался я.

— Я стала невестой, — скромно объявила она. Но с истинной скромностью, достойной цветка.