Амадо Эрнандес - Хищные птицы

— Я просто так спросил, мало ли что может случиться в будущем.

— Но мы видели и худшие времена. Что может быть ужаснее войны?! Тысячи семей подобны деревьям, вырванным с корнем. Мы, слава богу, пока живы и здоровы.

— Просто вы сумели хорошо наладить хозяйство, — ответил Мандо. — С другой стороны, если человеку нравится там, где он живет, значит, там он находит удовлетворение всем своим потребностям. Это простая истина.

— Да-да, — согласилась с улыбкой Пури. — Кроме того, нас окружают чудесные люди. Простые и очень мудрые. Они мне напоминают бамбук, который не в силах сломать даже сильный ветер.

— Но сегодня вечером они не станут больше гнуться перед ветром судьбы, а встретят его грудью. — Девушка обратила внимание, что голос Мандо при этом обрел суровость и решительность. — Сегодня на митинге они в один голос заявят, что не хотят больше мириться с несправедливостью, что больше не будут терпеть такие порядки, не желают жить по-старому.

— Не уважать — это не хорошо, это не умно, — рассудительно отвечала Пури, — но в то же время означает смелость. У нас, крестьян, есть хорошая пословица: «Если мешок с рисом слишком полон, то из него надо немного отсыпать».

Мандо еще раз убедился в том, что Пури не только самая красивая девушка во всей округе, но что она обладает вполне достаточным здравым смыслом и пониманием реальной жизни. Она не только жемчужина, на которую просто приятно смотреть, но настоящая, редкой душевной силы филиппинская женщина.

А Пури уже в который раз подумала о том, что Мандо совсем не похож на известных ей богачей…

— Мы еще вернемся к вопросу о переезде в Манилу, — вдруг сказал Мандо, — я вам поподробней объясню, что я имел в виду.

Пури ничего не ответила, только сердце у нее снова часто-часто забилось. В дверях появился Пастор.

— Уже поздно, дочка…

Прежде чем отправиться на площадь, где должен был состояться митинг, они вместе с Мандо плотно поужинали.

Поездка на джипе, за рулем которого сидел сам Мандо, отняла каких-нибудь пятнадцать минут.

— Вот мы и приехали, — сказал Мандо, остановившись у небольшого домика. — Это — наш дом.

Теперь только отец и дочь сообразили, что Мандо привез их к себе домой. И это дом богатого человека, строящего в столице на собственные деньги огромное здание информационного центра!

— Да это вовсе не дом… гм, богатого человека, — неуверенно проговорил Пастор после некоторого замешательства. — Да, в наше время не часто встретишь человека с твоим положением, который жил бы в таком домишке.

— А что? Для одинокого человека, холостяка, вполне достаточно… — начал было Мандо, но, поймав на себе взгляд Пури, повернулся к ней. Девушка тотчас потупилась. — Великого философа древности Сократа однажды спросил его друг, почему он живет в маленьком и непритязательном домишке, на что тот ответил: «Я счастлив, если этот маленький домишко будет полон хороших друзей». Вот и я буду тем же счастлив. Входите, дорогие друзья. — И он внимательно посмотрел на Пури.

В маленьком дворике напротив дома находился гараж, куда Мандо ставил свой джип. В той половине дома, куда ой привел гостей, разместились гостиная-столовая, кабинет-библиотека, спальня и ванная комната. Мандо жил вдвоем с Тата Матьясом. Другая половина дома была отведена под кухню, комнату для прислуги и чулан. Из прислуги они держали только повара да маленького мальчика Кико, который увязался с ними, когда Мандо перевозил Тата Матьяса в Манилу. Повар делал закупки и присматривал за домом, а Кико следил за порядком в доме и во дворе. Тата Матьяс теперь почти все время проводил за чтением, и у него находилось время только для того, чтобы ухаживать за цветами. Кико по вечерам ходил в школу.

Мандо распорядился относительно ужина, и повар Манг Симо принялся за дело, негромко ворча, что для ужина еще совсем не время и что в такой ранний час не дело приводить гостей.

Мандо представил Пастора и его дочь Тата Матьясу, который о них уже был наслышан, но не подал виду, что знает, в каком они состоят родстве с Мандо (у молодого человека были основания до поры до времени держать это в секрете). Пастор и Тата Матьяс сразу же нашли темы для разговора. Мандо тем временем отправился показывать Пури свой холостяцкий дом. Он повел девушку в маленькую библиотеку, показал ей картины и редкие книги, в числе которых ее особое внимание привлекли старинные издания романов Рисаля «Не прикасайся ко мне» и «Флибустьеры», заново переплетенные. С этими книгами Тата Матьяс не расставался со времен революции 1896–1898 годов и очень дорожил ими. В библиотеке были собраны почти все произведения Рисаля, том его избранной переписки, подшивки «Ля Солидаридад», «Эль Ренасимьенто», «Мулинг пагсиланг» [71] «Ля Солидаридад» ( исп. «Единство») — газета филиппинской эмигрантской группы в Мадриде 80-х — начала 90-х годов XIX века; «Эль Ренасимьенто» ( исп. «Возрождение») и ее тагальское издание «Мулинг пагсиланг» — манильские патриотические газеты начала XX столетия, способствовавшие росту национального самосознания народа. . В библиотеке было много книг по истории и географии разных стран, которые Мандо привез из-за границы. Но самый большой раздел составляли книги по истории Филиппин. Перехватив удивленный взгляд девушки, Мандо сказал ей:

— Надо переписать всю историю заново.

— Почему?

— Потому что в этих книгах полно ошибок и искажений.

— Но разве это не сама история с ее ошибками? — спросила Пури, и Мандо снова убедился в ее незаурядном природном уме.

— Вот поэтому-то историю страны должен писать не один человек, а целая авторитетная комиссия ученых. И издавать ее должно филиппинское правительство. В самом деле, надо многое изменить.

— Но ведь все, кто восставал против существующего строя, всегда хотели перемен, так было еще до рождества Христова. Перемены, перемены — все их хотели. А что стало с теми, кто начинал?

— Кровь мучеников придает величие истории человечества, — ответил Мандо и рассказал девушке, что читал о славных предках современных филиппинцев, их древней культуре, о колонизации Филиппин испанцами, — обо всем, что было для него свято, что заключалось в двух словах «история Филиппин».

Если Пури и не все понимала из того, что говорил Мандо, многое она угадывала интуитивно. Однако ей очень хотелось, чтобы Мандо заговорил о другом — о себе и о ней, вернее, о них обоих вместе. Сидя в глубоком кресле, она зажмурила глаза и думала о том, какой хороший, уютный и чистый дом у Мандо. И как бы вслед ее мыслям у нее вдруг вырвалось:

— Здесь все-таки очень заметна женская рука!

Уловив смысл ее слов, Мандо ответил, что именно этого и не хватает его дому.