Патриция Хайсмит - Цена соли

« Спасибо за чек, — написала Тереза ей в ответ. — Это ужасно мило с твоей стороны, но я им не воспользуюсь, и мне он не нужен. Ты просишь меня написать Кэрол. Не думаю, что могу или должна это сделать ».

Однажды вечером, вернувшись с работы, она обнаружила сидящего в вестибюле гостиницы Денни. Она поверить не могла, что это он — вот этот темноглазый молодой человек, с улыбкой поднявшийся со стула и медленно зашагавший к ней. А потом его растрепавшиеся волосы, еще сильнее запутавшиеся из-за поднятого воротника пальто, и ровная широкая улыбка показались такими знакомыми, словно она виделась с ним вчера.

— Привет, Тереза, — сказал он. — Удивлена?

— Ужасно. Я уже поставила на тебе крест. Ни словечка от тебя в течение двух недель.

Она вспомнила, что 28-ое был тем днем, когда, как он сказал, он покинет Нью-Йорк, и это был тот день, когда она приехала в Чикаго.

— А я почти поставил крест на тебе, — сказал Денни, смеясь. — Меня задержали в Нью-Йорке. Думаю, мне повезло, что так получилось, потому что я пытался тебе дозвониться, и твоя хозяйка дала мне твой адрес, — пальцы Денни твердо сжимали ее локоть. Они медленно шли по направлению к лифтам. — Ты чудесно выглядишь, Тереза.

— Разве? Я так ужасно рада тебя видеть, — перед ними очутился лифт с распахнутыми дверьми. — Хочешь подняться?

— Давай пройдемся и чего-нибудь поедим. Или еще слишком рано? Я сегодня даже не обедал.

— Тогда, определенно, это не слишком рано.

Она пошли в место, о котором знала Тереза, и которое специализировалось на стейках. Денни даже заказал коктейли, хотя обычно он никогда не пил.

— Ты здесь сама по себе? — спросил он. — Твоя хозяйка в Су-Фолс сказала мне, что ты уехала одна.

— В конце концов Кэрол не смогла выбраться.

— О. И ты решила остаться подольше?

— Да.

— До каких пор?

— Как раз до этих самых. Я возвращаюсь на следующей неделе.

Денни слушал, не отрывая своих теплых, темных глаз от ее лица, без всякого удивления.

— Почему бы тебе не отправиться на запад, а не на восток, и не провести немножко времени в Калифорнии? Я получил работу в Окленде. Я должен быть там послезавтра.

— Что за работа?

— Исследовательская работа… как раз такая, о которой я просил. Вышло так, что я сдал экзамены лучше, чем рассчитывал.

— Ты был первым в группе?

— Не знаю. Сомневаюсь. Они не оценивали нас таким образом. Ты не ответила на мой вопрос.

— Я хочу вернуться в Нью-Йорк, Денни.

— О, — он улыбался, разглядывая ее прическу, губы, и ей пришло в голову, что Денни никогда не видел ее с таким количеством косметики.

— Ты выглядишь неожиданно повзрослевшей, — сказал он. — Ты поменяла прическу, да?

— Немного.

— И ты не выглядишь больше испуганной. Или даже такой серьезной.

— Это меня радует.

С ним она чувствовала себя застенчивой, и все же какой-то ему близкой, и близость несла в себе что-то, чего она никогда не испытывала с Ричардом. Что-то тревожное, и это ей нравилось. «Крупинка соли», — подумала она. Тереза посмотрела на лежащую на столе руку Денни, на его твердые мускулы, что выпирали под большим пальцем. Она вспомнила тот день в его комнате и его руки на своих плечах. Воспоминание было приятным.

— Ты же скучала по мне немножко, да, Терри?

— Конечно.

— Ты когда-либо думала, что я хоть что-то для тебя значу? Так, как Ричард, например? — спросил он с ноткой удивления в голосе, как будто это был немыслимый вопрос.

— Я не знаю, — выпалила она.

— Но ты же не думаешь до сих пор о Ричарде, да?

— Ты должен знать, что нет.

— О ком тогда? О Кэрол?

Внезапно, сидя тут перед ним, она почувствовала себя голой.

— Да. Думала.

— Но не сейчас?

Тереза была поражена, как он смог произнести эти слова — без какого-либо удивления, совершенно обыденно.

— Нет. Это… я ни с кем не могу об этом говорить, Денни, — договорила она и услышала, как глубоко и спокойно прозвучал ее голос, как голос любого другого человека.

— Разве тебе не хочется это забыть, если все уже в прошлом?

— Не знаю. Я просто не знаю, как ты это себе представляешь.

— В смысле, ты сожалеешь?

— Нет. Сделала бы я то же самое снова? Да.

— Ты имеешь в виду с кем-то другим или с ней?

— С ней, — сказала Тереза. Уголок ее губ приподнялся в улыбке.

— Но все же закончилось крахом.

— Да. Я хочу сказать, что прошла бы через все снова. До самого конца.

— Да ты до сих пор через это проходишь.

Тереза ничего не ответила.

— Ты собираешься снова с ней увидеться? Ты не против, что я задаю все эти вопросы?

— Не против, — ответила она. — Нет, я не собираюсь видеться с ней опять. Не хочу.

— А с кем-то другим?

— С другой женщиной? — Тереза покачала головой. — Нет.

Денни посмотрел на нее и медленно улыбнулся.

— Вот что важно. Или, скорее, вот что делает это не важным.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты такая молодая, Тереза. Ты изменишься. Ты забудешь.

Она не чувствовала себя юной.

— Ричард с тобой разговаривал?

— Нет. Думаю, однажды вечером он хотел, но я прервал его еще до того, как он успел начать.

Она почувствовала на своих губах горькую усмешку и последний раз затянулась тем, что осталось от сигареты, и отложила ее.

— Я надеюсь, он найдет кого-нибудь, кто его выслушает. Ему нужна аудитория.

— Он чувствует себя брошенным. Его эго страдает. И никогда не думай, что я такой же как Ричард. Я считаю, что жизнь людей принадлежит им самим.

Внезапно ей пришла на ум фраза, которую как-то обронила Кэрол: у каждого взрослого есть свои секреты. Сказанная между делом, как Кэрол говорила обо всем, эта фраза намертво впечаталась в ее мозг, как тот адрес, что она написала на квитанции наложенного платежа у Франкенберга. У нее возник порыв рассказать Денни остальное, о картине в библиотеке и о картине в школе. И о той Кэрол, которая была не на картине, а о женщине с ребенком и мужем, с веснушками на руках и с привычкой сквернословить, которая становилась меланхоличной в неожиданные моменты, и с плохой привычкой потакать своим слабостям. О женщине, которая выстрадала в Нью-Йорке больше, чем она в Южной Дакоте. Она посмотрела в глаза Денни, на его подбородок с едва заметной ямочкой. И поняла, что до настоящего момента находилась под какими-то чарами, которые мешали ей видеть хоть кого-то в этом мире, кроме Кэрол.

— А сейчас о чем ты думаешь? — спросил он.

— О том, что ты однажды сказал в Нью-Йорке — о том, как используешь вещи, а потом их выкидываешь.

— Вот так она с тобой поступила?

Тереза улыбнулась.

— Я так поступлю.

— Тогда найди кого-то, кого тебе никогда не захочется выкинуть вон.

— Кто не износится, — добавила Тереза.

— Ты напишешь мне?

— Конечно.