Игорь Гриньков - Белый пиджак

И, вообще, лечение не должно медом казаться! Как водяру жрать непомерно своими лужеными глотками, наплевав на вскормившее вас государство и на нормы социалистического общежития, причиняя ущерб обществу, трудовому коллективу и ячейке общества — семье, так это можно! Вот и порыгайте теперь от души, прочистите свое отравленное нутро до пердячей кишки, прочувствуйте на собственной шкуре всю гнусность вашего непристойного поведения, обусловленного патологическим влечением к пагубному зелью!

В наших руках находились два предмета: банка с обыкновенной водой, которую заставляли выпить как можно больше, и стакан, куда наливали граммов 25 водки. Потом в плечо делали укол апоморфина — сильнейшего рвотного препарата. Врач с внешностью Пьера Безухова выжидал, когда начнется действие апоморфина, и хорошо поставленным театральным голосом предлагал сначала понюхать водку, затем попробовать ее на язык и, наконец, прополоскать ею рот. При этом он призывал нас обратить внимание на то, какая она отвратительная на запах и вкус, как наш организм отторгает эту гадость. Действительно, некоторые из сидящих на лавке буквально сразу после слов врача начинали извергать в тазики бурные потоки только что выпитой воды. Вслед за ними и у других начинались рвотные спазмы; водка казалась такой омерзительной, что кое-кого, что называется, выворачивало наизнанку и приводило в полуобморочное состояние.

Метод лечения основывался на теории академика Ивана Петровича Павлова об условных рефлексах. Помните его знаменитые опыты с собаками? Условный рефлекс необходимо было закрепить, поэтому алкогольно-апоморфиновые реакции проводились в виде нескольких сеансов. Условный рвотный рефлекс на спиртное действительно вырабатывался, но он был нестойким и в некоторых случаях имел странные особенности. Так у части пациентов позывы на рвоту возникали при виде цинкового тазика, белого халата или личности самого врача. Рассказывают о случае, когда выписавшийся из наркологического отделения после успешного лечения человек случайно столкнулся в автобусе со своим врачом. Вместо радости от встречи со спасителем, он вдруг ощутил знакомые, крайне неприятные спастические сокращения желудка, и едва доехал до ближайшей остановки, на которой стремглав выскочил из автобуса, зажимая рот руками, после чего испохабил тротуар и ближайшие окрестности съеденным полчаса назад обедом.

Мое мнение таково, что практически любой метод (в том числе и описанный выше) хорош, если применяется умелым врачом, не стереотипно, а с душой, с желанием помочь пациенту. Но тут важен и другой, основной фактор — встречное движение самого больного, его понимание факта, что он действительно болен, а не попал в лечебницу по недоразумению или насильственным путем, и такое же желание избавиться от алкогольной зависимости, его вера во врача. Лишь тогда можно ожидать положительного, стойкого эффекта.

К сожалению, ни у меня, ни у большинства моих соседей по отделению такого понимания еще не было. Преобладало мнение, что это полезный вынужденный перерыв, который желательно продолжить и некоторое время после выписки из больницы, а уж потом мы, поумневшие, будем выпивать аккуратно и культурно. Были и такие, кто прятался в наркологическое отделение от более серьезного утеснения — направления на принудительное лечение в ЛТП.

Лечебно-трудовые профилактории (ЛТП), существовавшие в те годы по всему Советскому Союзу, рассматриваются сейчас как часть карательной советской медицины. Это было действительно так, хотя принудительное лечение алкоголиков существует и сейчас во многих странах, таких как Япония, Канада, Англия, Франция и другие. Наверняка, в другой форме, но существует. Живописать страдания обитателей ЛТП я не буду, так мне посчастливилось не обретать в этих «полузонах», а рассказывать с чужих слов — не самое подходящее занятие.

После выписки из стационара я какой-то период воздерживался от выпивки, но потом все вернулось на свои места. В это период мой белый пиджак был уже почти готов, оставалось только приладить рукава и пришить пуговицы.

До осознания своего реального состояния потребовалось еще определенное время, в течение которого я два или три раза повторял бесполезные курсы антиалкогольного лечения, а моя задница, усеянная рубцами от имплантации (вшивания) «эсперали», стала напоминать грудь полного Георгиевского кавалера, увешанную крестами.

Прозрение наступило как-то неожиданно и в довольно странной ситуации. Однажды после очередного загула я был помещен для протрезвления под «домашний арест» в отчий дом: небольшой особнячок с хорошим, ухоженным приусадебным участком, расположенный почти в центре города. Проснувшись утром, я понял всю безнадежность своего положения: ни в холодильнике, ни в буфете, ни в кухонных шкафчиках спиртного не было, хотя изрядный запас для гостей у отца всегда имелся в наличии. Надо полагать, пока я почивал, все было перемещено в надежное место…

Нет ничего хуже того состояния, когда человек искусственно ограничен в своих действиях. Но мне недосуг было разбираться в философских понятиях «свобода» и «несвобода». Каждая клеточка моего тела взывала и вопила: «Налей!!!» Как загнанный зверь, я вышел во двор и убедился, что калитка высокого металлического забора заперта на ключ. Да и одежда с обувью не располагали к побегу. Мои собственные были также надежно спрятаны, так что я был облачен в спортивные отцовские брюки, для меня очень короткие и широкие в поясе, майку и домашние шлепанцы. В таком босяцком виде делать вылазку в город я постеснялся бы при любом положении. Полная безнадега, хоть плачь!

И вдруг перед глазами блеснул луч надежды. Я обнаружил, что дверь гаража, стоящего в передней части двора, по забывчивости приоткрыта, а ключи торчат в замке. Уж кому, как не мне было доподлинно известно, что в гаражной яме, оборудованной отцом под погреб, на полках среди банок с соленьями, моченьями, маринадами и другими «закрутками» всегда хранилось домашнее вино и хороший алкоголь для праздников или иных событий.

Бдительность и осторожность враз обострились во мне до предела. Убедившись, что отец работает в винограднике на другом конце двора, а мачеха занята в кухне стряпней, я бестелесной тенью проскользнул внутрь гаража и, не включая электричество, стал спускаться по крутым ступенькам в погреб. Лишь там включил освещение, и от сердца моего отлегло: прямо перед моими глазами на полке стояло с десяток бутылок молдавского коньяка «Белый аист», подернутых серой пылью и паутиной. Крадучись, по-воровски я стал распихивать добычу по карманам спортивных штанов, отчего резинка пояса, и так свободная, стала сползать до уровня бедер, так что штаны пришлось удерживать руками. Не теряя звериной осторожности, я так же бестелесно выскользнул из гаража и с удовлетворением удостоверился, что прежняя диспозиция не изменилась. Теперь дело оставалось за малым — как следует перепрятать добытое. Добытое с таким трудом, путем вероломного проникновения в чужое помещение. Полые асбестовые трубы соседской ограды вполне сгодились для этой цели. Одну бутылку (для оперативного употребления) я угнездил в самой гуще самшита. Теперь можно было перевести дух.