Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

— Да… Ладно. — Я чувствую, что в моем голосе появляются нетерпеливые нотки. — Знаете, мистер Батсон, женщин трудно понять. Так на какую сумму вы рассчитываете?

— Харри.

— Харри. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Помочь?

— Да. Какую именно квартиру вы ищете?

Он трясет головой, как будто отгоняя видения.

— Да, конечно. Маленькая квартира. С одной спальней. В которой можно быстро прибраться.

— Это вы уже говорили. Нельзя ли поподробнее?

— Такую… такую симпатичную, чистую, чтобы вокруг была зелень. Где-нибудь недалеко от парка.

— Какого парка?

Батсон снова смутился.

— Неважно, какого. Пусть будет Холланд-парк. Это подошло бы.

Я с трудом сдерживаю стон. Потом беру себя в руки, готовясь к прорыву. Я почти уверен, что квартира ему не нужна… В прошлый раз они с Мод исчезли без следа, мы только зря потратили на них время.

— Ясно… На ваши деньги там особо не разбежишься. Квартира с одной спальней стоит около двухсот тысяч. А она слишком мала для вас с женой. Вам нужно что-нибудь попросторнее.

Он кивает, давая понять, что с этим проблем не будет. Чертов старикашка, все равно ничего не купит. У меня уже голова болит. Я начинаю тереть родимое пятно указательным пальцем, потом многозначительно смотрю на часы. Я хочу уйти отсюда, хочу домой, хочу заснуть перед телевизором. Звонит телефон. Я не беру трубку. Но Батсон, похоже, не торопится. Наступает молчание, и я вынужден поддержать разговор.

— А как Мод?

— Мод? Что вы имеете в виду?

Он вдруг начинает сильно нервничать.

— Мод. Ваша… ваша жена.

Он слегка расслабляется.

— Конечно, вы же ничего не знаете. Она умерла, к сожалению.

Он смотрит на меня своими мутными стариковскими глазами, в которых вдруг проступила щемящая боль.

— О, мне очень жаль.

Я смущен, но в то же время мне кажется, что все это ловко подстроено. Странное ощущение — будто все… тонко рассчитано.

— Не о чем сожалеть. Не о чем.

Я снова смотрю на часы, довольно демонстративно. Но понимаю, что разговор нельзя закончить на такой ноте.

— Как это… как она…

— Мне трудно об этом говорить.

— Конечно. Я понимаю.

Он молчит еще пару секунд, потом теребит воротник рубашки, как бы поправляя его. И снова начинает говорить.

— У нее был сердечный приступ. Мы в это время занимались сексом.

Он произносит это совершенно серьезно, как судебно-медицинский эксперт, зачитывающий акт вскрытия перед судом присяжных. Эти слова в устах грустного, странного старика звучат невероятно смешно. Я пытаюсь сдержаться, но все равно фыркаю от смеха.

— О Господи… Простите. Я не хотел…

— Нет-нет. Это, наверное, и вправду смешно. Не самая плохая смерть, должен заметить.

Кажется, Харри Батсон не обиделся. Я внимательно смотрю на него. Он мало изменился, несмотря на то, что несколько сдал физически: по-прежнему сосредоточенный, солидный, серьезный — именно таким я его и запомнил. Но что-то в нем все-таки стало другим. Вероника назвала бы это аурой, что-то неуловимое в выражении лица. И вдруг до меня доходит: я уже видел это однажды на лице матери много лет назад, видел такую же обескураживающую сосредоточенность. Одиночество холодным голубым светом сочилось из его глаз, отравляя меня своими смертоносными парами. Я стал еще больше нервничать, еще больше мне захотелось вырваться из офиса. Но я не мог просто выпроводить его. Меня вовлекли в игру, в которой мне не было места, в которой для меня не было роли… И еще я понял, что именно с этим он сюда и пришел. Чтобы поговорить. О чем угодно. Чтобы избежать одиночества, хотя бы на несколько минут. Я стараюсь смягчить голос.

— А вы, мистер Батсон? Как вы теперь?

— Да так, знаете ли. Мне грех жаловаться. Нам с Мод было что вспомнить. Мы прожили прекрасную жизнь, далеко не всем так везет… Конечно, я скучаю по ней. Скучаю каждый день. Это такая тяжелая травма. — Он замолкает, чтобы перевести дух. — Но я справляюсь. Потихоньку. Жизнь все равно стоит того, чтобы ее продолжать, знаете ли. Конечно, я почти всегда один. Но к этому привыкаешь.

«Как к чуме», — думаю я про себя, а потом говорю:

— У вас ведь, наверное, есть дети? — стараясь, чтобы это прозвучало весело, с фальшивой бодростью.

Батсон улыбается.

— Дети. Да, с ними все хорошо. Но у них своя жизнь. Давно уже своя жизнь. Они где-то вашего возраста. Вы, между прочим, похожи на моего младшего, Питера. Он сейчас в Саудовской Аравии. Мы редко видимся.

Я чувствую, как доверительные отношения обволакивают нас, подступая все ближе. Мне нужно как-то свернуть разговор, выбраться из него.

— Но у вас наверняка есть друзья, — произношу эти слова, демонстративно откладывая бумаги в сторону, наводя порядок на столе и перебирая связку ключей в руке.

— Нет, у нас с Мод не оставалось на это времени. Были только мы с ней, и еще семья. Знаете, я бы хотел… конечно…

Он смотрит на меня умоляюще, и я знаю, что он собирается предложить. Теперь я знаю наверняка, что он пришел сюда не покупать квартиру, а потому что узнал меня, потому что я для него — потенциальная мишень, аспирин, который снимет боль от его ужасной раны.

— Mo… может быть, мы как-нибудь выпьем вместе. Я каждый день прохожу мимо вашего офиса.

Его старческие водянистые глаза какое-то время смотрят на меня не отрываясь. Я вижу, в каком он отчаянии, и меня это пугает. Вспоминаю, что несколько раз он действительно проходил мимо офиса, очевидно, набирался смелости войти. Я делаю глубокий вдох. Мне его искренне жаль и хочется как-нибудь помочь ему, но я не могу. Моя собственная жизнь разваливается на части, она как выжженное поле. И я вдруг вижу свое будущее, или вариант своего будущего, в сидящем напротив Батсоне, который пришел, чтобы предупредить меня, а может, посмеяться надо мной. Почти поддавшись панике, я встаю.

— Очень хорошая мысль, мистер Батсон. Но боюсь, что я слишком…

Он начинает моргать, жестом призывая меня к молчанию.

— Конечно-конечно. Я все понимаю. Я просто так предложил.

Он поспешно встает и протягивает мне руку. Я ее пожимаю. У него сухая, твердая рука. Вижу, как мучается этот гордый, величественный человек, ему стыдно, что он опустился до того, что клянчит чьей-то компании, он чувствует себя как король, вдруг превратившийся в нищего. А мне стыдно, что я не могу — не желаю — ему помочь. Но он — воронка, и я не хочу, чтобы меня засосало.

— Я пойду. Всего хорошего, Фрэнки.

— И вам, мистер Батсон.

— Харри.

— Харри.

Он встает и выходит в поздние летние сумерки, оставив каталог на стуле. Я смотрю на глянцевую обложку. На ней остался отпечаток его пальца.

Минут пять я сижу неподвижно, а потом снимаю телефонную трубку.