Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

Подпись врача, который вел Джейн.

Здравствуйте!

Меня зовут Эйвери, и я Вам пишу, чтобы сказать спасибо за подаренную жизнь. Я живу в Огайо, долго числилась в списке ожидания на пересадку сердца и легких, пока не получила Ваш дар. Тогда я не знала, проживу ли достаточно долго, чтобы представилась вот эта возможность Вам написать. Ваша трагическая утрата дала мне неоценимое – второй шанс в жизни, и я очень хочу поблагодарить Вас и Вашу семью. Хочется думать, что Вам в утешение будет знать, как помогли сердце и легкие, отданные мне Вашей любимой. Я теперь могу свободно дышать, ходить и даже подняться на целый лестничный марш. Я смогла вернуться к учебе и получить диплом бакалавра – очень надеюсь завершить образование и стать социальным работником, а может быть, поэтом. А самое главное – я помолвлена. Много лет я любила чудесного человека, но не считала себя вправе принять его предложение, пока думала, что у нас нет шанса построить долгую совместную жизнь. Совсем недавно я уже смогла ездить, и мы с ним поехали в Калифорнию. Это было чудесно. И отчасти я пишу это письмо, чтобы сказать: если Вам эта мысль кажется приемлемой, я была бы очень рада увидеться с Вами и поблагодарить лично. Я знаю, что это трудно, – но надеюсь, что увидеть, какие возможности и какие радости подарили мне Вы, будет для Вас утешением в Вашей невосполнимой потере. Очень надеюсь на Ваш ответ.

Эйвери

Читаю письмо и не могу удержаться от слез. Плачу от сочувствия к Эйвери, к Джейн, к Эшли, Нейту и Рикардо.

А потом слезы иссякают. Потому что Сай и Мадлен ждут, чтобы я их куда-нибудь повез, Тесси хочет завтракать, а дети через несколько дней вернутся из лагеря домой, и надо что-то сделать.

Убираю письмо.

Дети возвращаются, сильнее и увереннее, чем были до поездки в лагерь. У Рикардо на груди медали за плавание, стрельбу из лука, греблю. Он золотисто-смуглый, похудел, подрос, отработал удар в гольфе и подачу в теннисе, не принимает лекарств, сменив их на активный образ жизни плюс аминокислоты и какой-то рыбий жир, напоминающий, по его словам, растаявшее мороженое. Я его пробую, меня чуть не выворачивает. У Эшли появились груди, которых точно не было еще четыре недели назад. Такое смешное сочетание девочки с женщиной, и до боли застенчивая. У Нейта на верхней губе характерная темная полоска, голос стал ниже. Все они брызжут рассказами о друзьях, приключениях, тайных языках. Душевный подъем от поездки в Южную Африку еще усилился и расширился в лагере, и я вижу, что они не только выросли, но и мыслить стали по-иному. Верят в свои силы.

Рикардо подносит мне бумажник, который для меня сделал, – куски кожи, сшитые внахлест, и мои инициалы, выдавленные спереди. Эшли смастерила застекленную коробочку, похожую на телевизор, с маленьким портретом матери на экране. Нейт привез останки животных, найденные им в лесу возле лагеря, – череп белки, кожу змеи и кучу совиных погадок, которые он раскалывает, показывая нам, как определить съеденных совой животных.

До школы остается всего два уик-энда. Я собираю детей и рассказываю им про Эйвери.

– Хотели бы вы ее увидеть?

– Да, – отвечают они без колебаний.

– Так что, – говорит Эшли, желающая дальнейших разъяснений, – она вроде новой мамы?

– Нет, – отвечаю я.

– Мачехи? – допытывается она.

– Не похоже.

– Пересаженная мать?

– Просто леди из Огайо, – отвечает Нейт. – Нам не родственница.

– Но у нее мамины сердце и легкие – тебе не кажется, что это меняет дело? В смысле, она похожа на маму больше всех – кроме нас.

Нейт пожимает плечами:

– Знаешь что, Эшли? Пусть она тебе будет кем ты хочешь.

– Спасибо, – говорит Эшли.

Объяснив все это детям, я пытаюсь объяснить то же самое Саю и Мадлен, но они не совсем улавливают. В конце концов у них в голове откладывается, что этой самой Эйвери было завещано что-то очень драгоценное, принадлежавшее Джейн.

Сай начинает нервничать:

– Я просто продавал страховки, – повторяет он. – Я в технические подробности не вникал. Умершие обычно не возвращаются. Это имущество надо было в доверительное управление сдавать.

– Она приезжает просто сказать спасибо, – говорю я.

– А почему моя мама не отдала свои органы? – спрашивает меня Рикардо в тот же вечер потихоньку. – Это только богатым можно?

– Нет, – отвечаю я. – Это может каждый, но нужно заранее спланировать и умереть таким образом, чтобы органы оставались жизнеспособными.

– Жизнеспособными – это как?

– Твоя мама умерла на месте в автоаварии. Джейн умерла в больнице, где ее тело продолжали снабжать кислородом, чтобы органы оставались здоровыми, и изъяли их со всей возможной быстротой.

– А чтобы отдать органы, нужно быть мертвым?

– Обычно да. Но есть определенные органы, которых у человек пара, например, почки. Их можно отдать при жизни.

– Я хочу отдать орган, – говорит он.

Я киваю:

– Дело хорошее. Но любые органы можно отдавать лишь тогда, когда станешь взрослым.

– Отлично, – говорит он. – Но как только вырасту, все их тут же поотдаю.

В субботу, в полдень, в пабе с гамбургерами мы встречаемся с Эйвери и ее женихом. Сюда любил захаживать Джордж, потому что здесь его знали и сажали так, чтобы ему были видны сразу два телевизора. Я этот паб терпеть не могу; мне кажется, что сюда сбегают из дому несчастные мужья, пусть хоть на час – погрузиться с кружкой пива в атмосферу комфорта в обществе других таких же бедолаг.

Эйвери и ее жених Марк уже здесь. Когда мы входим, я вижу, как они нервно перебирают тянучки на кассе.

Эйвери маленького роста, с короткой стрижкой.

– Вы, наверное, Эйвери, – говорю я, подходя.

– Ух ты! – отвечает она. – Надо же, как вас много!

– Я Эшли, – говорит Эшли, протягивая руку.

– Нейт, – говорит Нейт, держась позади, только кивая.

– Рикардо.

Он пожимает руки Эйвери и Марку.

Я представляю Сая и Мадлен и предлагаю занять столик.

– Здесь хорошо, – говорит Эйвери. – Какое-то знакомое ощущение. Будто я уже здесь бывала.

– Обычная гамбургерная, – говорит Марк. – Они все на одно лицо.

– Эта мне нравится, – отвечает Эйвери.

Когда официантка принимает заказ, Эйвери просит сильно прожаренный, и Эшли замечает, что мама тоже их любила. Эйвери улыбается.

– Так как получилось, что вам понадобилась пересадка? Ничего, что спрашиваю? – интересуется Нейт. – В смысле, не надо отвечать. Если это слишком личное.

– Да ничего, – говорит Эйвери. – Это был врожденный синдром. Потом, когда я стала подростком, он усилился. Я не могла выходить летом, потому что нельзя было потеть, не могла заниматься спортом, все без соли, много диуретиков, лазикс, дигоксин, железо, витамины. Все время надо мной висела угроза внезапной смерти. Я уходила утром и не знала, вернусь ли домой. Тогда я и начала писать стихи, – рассказывает она. – Писала, чтобы справиться со стрессом. Даже написала про то, как сегодня сюда поеду.