Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Расплакаться, как маленький мальчик, единственному сынку Зельды-жестянщицы больше не подобало. Он встал и заявил, что уезжает домой. Реб Менахем-Мендл испугался не на шутку, как бы Мейлахка действительно не уехал и как бы за ним не последовали другие. Поэтому он больше не стал отстаивать свою честь как главы ешивы, а принялся просить у Мейлахки прощения. Реб Менахем-Мендл видел, что ученики не боятся и не уважают его. Ему надо было пойти к сыну и к зятю раввина, к этим великим новогрудковцам, чтобы они спасли ешиву.

— Эти книжки еще хуже, чем дочери Моава [56] Согласно Торе, дочери Моава склоняли сынов Израиля к разврату и идолопоклонству. В качестве наказания за эти преступления на народ Израиля обрушилась эпидемия. , соблазнявшие сынов Израиля в пустыне. Однако нет ревнителя, нет Пинхаса [57] В традиционном русском переводе Библии — Финеес. , который вступился бы за честь Торы и остановил бы эпидемию, — так говорил реб Менахем-Мендл раввину.

Реб Мордхе-Арон Шапиро не выносил, когда во время еды кто-нибудь посторонний заглядывал ему в глаза. К тому же сейчас он ел холодную рыбу и очень боялся, как бы какая-нибудь косточка не застряла у него в горле. За столом сидели также его сын и зять вместе с женами — молодыми раввиншами с белыми, словно отштукатуренными, лицами. Домашние вместе с отцом беспокоились, как бы он не подавился рыбной костью. До него, нового валкеникского раввина, дошли слухи, что реб Гирша Гордон, зять старого раввина, подстрекает против него обывателей за то, что он не вмешался в ссору с библиотекарями. Реб Мордхе-Арон уже представлял себе, как останется без средств к существованию. Община больше не будет платить ему, хозяйки перестанут покупать у его раввинши свечи на субботу и дрожжи для выпечки халы. Тогда он будет плакать и жаловаться на тот день, когда променял Свислочь на Валкеники. И как будто мало реб Гирши Гордона, так к нему имеет претензии еще и какой-то реб Менахем-Мендл!

— Это не мое дело. Директор реб Цемах Атлас должен сам заботиться о своей ешиве, — сказал раввин, вытирая салфеткой липкие пальцы.

Реб Менахем-Мендл принялся требовать помощи от сына и зятя раввина: они ведь оба новогрудковские спасители многих и разъезжают по местечкам, чтобы укреплять тамошние ешивы. Так почему же они никогда не заходят в валкеникскую начальную ешиву, чтобы провести беседу, повлиять на учеников?

— Тесть ведь вам уже ответил, что директор ешивы должен этим заниматься, а не мы, — говоря это, зять раввина со всем пылом затряс костлявыми плечами. Реб Менахем-Мендл ждал, что ответит сын раввина, этот великий новогрудковский мыслитель и сочинитель. Реб Сендер-свислочанин, на чьем круглом розоватом лице вечно цвела свежая улыбка, понял, что на этот раз должен что-то сказать. Его яркие, якобы по-детски удивленные глаза вдруг блеснули с какой-то стеклянной остротой, голос тоже стал острым и резким: он ничем не может помочь, Новогрудок еще не забыл, что натворил в свое время реб Цемах Атлас.

— Но он ведь уже давно вернулся с покаянием к вере! — воскликнул реб Менахем-Мендл и напомнил им тот стих из книги пророка Йехезкеля, где говорится, что даже законченному нечестивцу не засчитываются его прежние грехи, если он раскаивается всем сердцем. Сын и зять раввина обменялись улыбками и ничего не ответили. Раввин сердито посмотрел на них. Он был сердит из-за того, что они оба смолчали. Они не уважают директора ешивы, но все-таки боятся связываться с ним, потому что Махазе-Авром на его стороне. А Махазе-Авром, говорят они, совсем не такой тихий человек, каким кажется.

— Ведь реб Авром-Шая-коссовчанин не дает даже пылинке упасть на реб Цемаха Атласа. Он стеной стоит за него. Так что пойдите к реб Аврому-Шае и расскажите ему, что происходит в ешиве! — прокричал раввин, обращаясь к реб Менахему-Мендлу. — А этому реб Цемаху Атласу прямо скажите: «Решайте, чего вы хотите!» Если он хочет и дальше оставаться директором ешивы, то должен обратить внимание на своих учеников. А если хочет продолжать сидеть в уединении в Холодной синагоге или в общинной чердачной комнатушке, то пусть скажет, что он больше не директор. Тогда мы найдем на его место кого-нибудь другого. Может быть, лучшего, чем он.

Однако на смолокурню реб Менахем-Мендл не пошел. Ведь Махазе-Авром уже один раз высказал свое недовольство тем, что реб Менахем-Мендл пришел к нему жаловаться. Так что же ему, реб Менахему-Мендлу, снова идти теперь с жалобами? Он только отвлечет Махазе-Аврома от изучения Торы, а сам окажется в роли сплетника. А вот к директору ешивы он зайдет и поговорит с ним серьезно. Реб Менахем-Мендл нашел своего товарища вечером на квартире. Он открыл дверь в комнату директора и вошел в темноту. Цемах лежал на кровати в одежде. Голубоватый неверный ночной свет играл на его осунувшемся, бледном лице, окруженном разросшейся черной как смоль бородой. Цемах сел и спустил ноги с кровати.

— Почему вы не зажигаете огня? Вы что, не дай Бог, больны? — спросил реб Менахем-Мендл.

— Я здоров, но огонь мне мешает, — недружелюбно ответил директор ешивы. Реб Менахем-Мендл оставил дверь наполовину открытой, чтобы в комнату проникал хоть какой-нибудь свет из соседней комнаты. Он уселся в полутьме на стул поближе к входу и принялся рассказывать о том, что происходило в ешиве. Какое-то время Цемах сидел на кровати потрясенный и бормотал:

— Вся ешива принялась за чтение нерелигиозных книжек?!

Однако вскоре им снова овладели подавленность и бессилие.

— Пока что я в таком состоянии духа, что ничего не могу сделать.

— Так откажитесь! — вскочил со стула реб Менахем-Мендл. — Я до сих пор не знаю, что с вами произошло. Но как бы то ни было, если вы больше не чувствуете в себе сил управлять ешивой, то откажитесь!

— Да-да, у ешивы должен быть лучший директор, чем я, — мрачно кивнул в знак согласия Цемах, став вдруг похожим на какого-нибудь душевнобольного из Декшни.

— Если вы откажетесь, то будут искать и найдут другого директора, — воскликнул реб Менахем-Мендл и с наивным чистосердечием рассказал реб Цемаху Атласу о своем разговоре с детьми раввина.

— Долго искать не придется, — поднял голову реб Цемах Атлас, и в скупом свете, проникавшем в его комнату из соседней, освещенной, его глаза заискрились черным углем. — Я знал, еще как знал, что сын и зять раввина хотят забрать у меня ешиву. А что они, Сендер-свислочанин и Гершл-жвирянин, еще вам обо мне сказали?

— Никто вас в доме раввина, не дай Бог, не оговаривал. Напротив, сам раввин рассказал, что Махазе-Авром заступается за вас, не дает пылинке на вас сесть, — ответил реб Менахем-Мендл. Однако эти его успокоительные и честные слова только испортили все.