Елена Колядина - Кто стрелял в президента

— Господи, какая же я глупая, — бормотала Люба. — Смешное какое недоразумение. Никогда в жизни со мной таких недоразумений не случалось.

«Недоразумений с ней не случалось, ага, развела Колю Джипа как пионера на минет», — подумал Николай и медленно, так что почувствовал волоски на Любиной коже, повел губами по руке, к локтю.

Люба сжалась, деланно засмеялась, сославшись на щекотку, и щелкнула пультом.

Включился телевизор.

Николай аккуратно вынул пульт из Любиной ладони, затем правой рукой вновь ухватил ее пальцы, а левую подсунул под подушку, как бы устраиваясь поудобнее смотреть телевизор. Люба полулежала ни жива, ни мертва.

Николай попереключал каналы.

— Ой, — закричала Люба. — Оставь!

С экрана на Любу растерянно смотрели Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. Они сидели на диване, держа на коленях альбомы с семейными фотографиями.

— Чего сказать? — лепетала Надежда Клавдиевна. — Я и не знаю. Девочка она хорошая, добрая, уважительная.

Люба на мгновение закрыла глаза ладонью. Затем снова уставилась в телевизор, ойкая и всхлипывая.

— Это что, твои родители? — догадался Николай.

— Да, — сказала Люба.

— Их-то мне и надо, — праздничным голосом произнес Николай и покрепче обхватил Любу через подушку.

— Зачем?

— Руку дочери просить, — проникновенно глядя снизу на Любин профиль, сообщил Николай.

Люба забыла про прыщик на лбу и растрепанные волосы и повернула лицо к Николаю.

Брови у нее подергивались. Маленькие, сильно торчащие уши пылали. Она смотрела на Николая: родинка, залысина, шрам, кадык, ключица, золотая цепь шириной с рамку для фотографии, пемза щетины, мочка уха. И запах… Запах, от которого хочется кричать, стонать, запрокинув голову, ерзать на больничной кровати, а потом плакать и петь.

Она хотела спросить. И боялась услышать ответ. Боялась, что она не так Николая поняла. А он, заслышав вопрос, вытащит руку из-под подушки, поднимется с колен и холодно ответит, что она, Люба, его неправильно истолковала. И тогда ей придется быть гордой и разорвать с Николаем всяческие отношения!

Вот поэтому Люба молчала.

— Ты что, против? — тревожно спросил Николай.

— Против чего? — уточнила Люба.

— Выйти за меня замуж? — исподлобья поглядел Николай.

— Нет, я не против, — ответила Люба.

И удивилась, как все просто. Словно он предложил стакан кофе, а она согласилась. Три в одном, если можно… И не очень горячий.

Сердце Любы почему-то не колотилось, как пьяный сосед в двери к сожительнице. И не задохнулась она. И не побежали от счастья ноги по полю. Лишь на попе задергало под повязкой. «Ищешь ты, Любушка, с этим Николаем приключений на свою задницу», — вспомнила она бормотанье коляски и тихо засмеялась.

— Уже нашла, — сказала Люба.

— Кого нашла? — заволновался Николай, держа в голове соперника, президента.

— Тебя, — сказала Люба. — И больше мне никто не нужен. Только…

— Что?

— Я должна сказать. Признаться. Всю правду обо мне, — голос ее дрогнул. — О моем здоровье и состоянии.

— Ничего не говори, — приказал Николай. — Я все знаю. И про тебя, и про гаранта.

— Коля, но ведь это неизлечимо, это — на всю оставшуюся жизнь, — предупредила Люба.

— Да что я, не мужик что ли? И тебя прокормлю, и ребенка твоего! — рубанул Николай воздух свободной рукой.

Люба зарделась.

— Коленька! — любовно сказала она. — Как же мне повезло, что я тебя встретила.

Николай вытащил руку из-под Любиной спины и уселся на стул, положив ногу в туфле на колено.

— Муж пришел? — заглянула старшая медсестра.

— Нет, — заволновалась Люба. — Не было еще.

Медсестра озадаченно поглядела на Николая, который утром рвался к раненой жене, и, тревожно качая головой, вошла в палату.

— Пульс в норме, — пробормотала она. — Надо доктору доложить. Дайте-ка я вам капельницу поставлю.

Устроив в катетер на сгибе Любиного локтя иглу от капельницы, медсестра проследила за падающими по прозрачной системе каплями, потрогала Любин лоб и спросила:

— Легче стало?

Люба закивала.

— Ну, слава тебе! — сказала сестра и указала на Николая. — Это — кто? Давайте вспоминать!

— Это мой будущий муж, — порозовев, призналась Люба.

— Слава богу, вспомнила. Тогда я пошла. Как раствор на исходе будет — вызовете. Вон ту красную кнопочку нажмете.

Николай заверил, что нажмет, и небрежно спросил:

— Гарант когда обещал прийти?

— Теперь не знаю, утром его не пустили, порядки, мол, для всех одни, больничный режим. Он, говорят, скандалил, требовал пропустить. Ужас!

— Где не надо, там они про порядки вспомнили, — рассердился Николай. — Вот люди! Кстати, я тебя не спросил, может, ты хочешь чего? Давай за фруктами съезжу? Икры? Рыбы красной?

— Нет, не уходи, — запротестовала Люба. — Ничего не надо.

— Ты сейчас за двоих есть должна, — приказал Николай.

— Товарищ Каллипигов тоже так говорил, — вспомнила Люба.

— Шустрый мужик, — одобрительно покачал подбородком Николай. — В кумовья уж набился, ребенка будущего крестить. Мальчик, говорит, ожидается.

— Мальчик? — уши у Любы опять запылали. — А я девочку бы хотела.

— А девочку — после, вторым номером. Родная сестренка пацану будет, — с нескрываемым удовлетворением произнес Николай. — Нет, я за фруктами все же схожу.

И он деловито покинул палату.

Люба откинула голову на подушку, выключила, отыскав на пульте нужную кнопочку, телевизор, и уставилась на мерно капающий в прозрачную жилку раствор.

Как много всего случилось! И как мгновенно все произошло. Нет, времени, как одного из измерений, все же не существует. Любу понесло. Очевидно, сказалось ранение в ту часть тела, которой, по утверждению коляски, она, Люба, чаще всего мыслит. Иначе чем объяснить, что ее жизнь изменилась не за месяц, час или даже минуту, а за мгновение, которое и уловить нельзя. Наверное, время — это граница между событиями, и больше ничего. Быстрее, чем успела бы вздрогнуть струна на ее балалайке, Люба прошибла границу времени насквозь, и по другую ее сторону вдруг оказалась уже совершенно другим человеком: спасительницей России, невестой Николая, героиней репортажей и даже родней товарища Каллипигова.

— Чудеса! — пробормотала Люба и закрыла глаза.

Под веками побежали черные спирали, красные волны, появилось лицо цыганенка Васи, глухонемой Анжелы, смеялся горбун Федя и тряс безрукими плечами Паша. Потом компания исчезла, но вплыла Сталина Ильясовна.

— А-а, — попыталась пропеть Люба. — Не получается…

— Ничего, отдохнешь, и все получится, — ласково сказала Сталина Ильясовна и погладила Любу по голове.

Люба открыла глаза. Посмотрела на золотистое небо за окном. Сталина Ильясовна стояла возле кровати.