Сергей Марьяшин - Нф-100: Роботы божьи

- Отец, сын и дух?

Академик молча кивнул.

- Только их не трое, а как минимум пятеро. Может, и больше, у нас есть свидетельства лишь о пяти. Сейчас происходит очередное уточнение. Проблема в том, что они за пределами известного. За пределами всего, о чем мы можем думать и что можем вообразить. Нам не с чем сравнить их - нет точки отсчета. В какой-то момент люди поняли, что их невозможно определить иначе, чем отталкиваясь от нас самих. Мы определяем их через нас, а себя - через них. Рабы божьи, дети божьи...

- Роботы божьи... - прошептала Домбровская; в ее глазах был страх.

- Уверен, в будущем появиться новое понятие, более точное. Но в абсолютном смысле, окончательно, нам их никогда не постичь. Они выше нас онтологически. Вне и выше человеческого сознания.

- Должен быть какой-то способ избавиться от них, - с ожесточением сказал Домбровская, сосредоточенно глядя куда-то мимо академика. - Нужно послать войска и разбить их!

- Куда послать? В сознание?! - спросил Добродеев с усмешкой.

- Вы же сказали, они выше сознания?

- Да. Но чтобы попасть туда, нужно пройти через сознание. Сознание - это дверь. И пока мы знаем лишь один путь к ним: через нашу смерть.

- Но все-таки, я не понимаю... Как эти... грибы в перьях могут командовать нами? Они неразумны, я правильно поняла?

Старик молча кивнул.

- У них нет воли, нет знаний, технологий... вообще ничего нет! И они управляют людьми?! Как такое возможно?

- Ну, если прибегнуть к метафоре, то бык сильнее человека. Однако человек главенствует. Он берет не силой, а другим качеством - разумом. Они тоже берут другим качеством. Мы понятия не имеем, каким, но оно превосходит наш разум настолько же, насколько тот превосходит силу быка.

Домбровская схватилась за голову и застонала, как раненое животное.

- Они вне нашего мира, - продолжал академик. - Со стороны им видны все связи, все его устройство... Нам никогда не понять собственное сознание. А им, снаружи, это непостижимое, почти божественное явление должно представляться довольно простой штуковиной. Вполне возможно, именно они его и создали - и весь этот мир заодно. Разумеется, я говорю сейчас не о том, как все обстоит на самом деле, но лишь о гипотезе.

- Мы должны бороться!

- Бороться? Это смешно. Пешка хочет бороться с шахматистом!

- Я не пешка, я ферзь!.. - возмутилась президент.

- Ну, хорошо - ферзь хочет бороться с шахматистом, - с примирительной улыбкой сказал академик.

Испепеляя его гневным взглядом, Домбровская раздраженно сказала:

- Вижу, вас забавляет эта ситуация.

Добродеев помрачнел.

- Забавляет? Ничуть. Я испытываю ужас почти всю мою жизнь. С двенадцати лет, если быть точным. Каждый день с момента, когда я узнал правду, я живу в страхе, подобный которому ни один человек не может представить. Каждый день я встаю с постели, помня о том, что я такое и кому принадлежит моя жизнь. Я забываю об этом только ночью, когда проваливаюсь в сон. И доза снотворного с годами только растет.

Домбровская подавлено молчала. Потом она тихо спросила:

- И что же, вы не думали о самоубийстве?

- Самоубийство?! Бог мой, да вы ничего не поняли! Едва я покончу с собой, как окажусь в сборочном цеху, в их полной власти! Я и здесь в их власти. Будучи живым, я могу хотя бы забыть об этом на время, отвлечь себя чем-нибудь. А там, за барьером смерти, истина встретит меня в неприглядно откровенном виде. Наш мир иллюзорен. Их - реален. Нет ничего хуже реальности, поверьте старику.

Он помолчал немного и сказал:

- Я страшусь жизни и еще более - смерти. Черт его знает, какой должна быть выигрышная стратегия в нашей ситуации. Думаю, для нас, людей, ее нет.

- Но вы ведь нашли для себя какой-то выход? - упорствовала Домбровская. - Я не знаю, веру или что-то такое? Что помогает вам жить все эти годы?

- Я просто привык. Очень страшно - когда испытываешь физиологический ужас, до тошноты - было только первые лет двадцать. Потом привыкаешь, и становится просто страшно.

Президент поежилась. Ей тоже было страшно, но ее переполняли вопросы, ответить на которые мог только сидящий перед ней старик - калека, ученый и легализованный убийца.

- Зачем мы им нужны?

- Неизвестно. Раньше думали, что они используют нас как инструмент для извлечения неведомой нам выгоды. Потом люди поняли, что они вне нашего мира, поэтому не нуждаются ни в чем здесь. Одно время даже считали, что они утилизируют в свою пользу эмоциональные всплески при войнах и массовых человеческих страданиях. Потом от этой идеи отказались. Им ничего от нас не нужно в том значении, какое мы придаем слову "нужда".

- Они что, развлекаются с нами? Мы - что-то вроде их аквариумных рыбок?

- Была и такая гипотеза, но от нее тоже отказались. Слишком человеческий мотив.

- Что же, черт побери, я должна об этом думать?

Академик пожал плечами.

- Не знаю, чем вам помочь. Разве что могу поделиться последней концепцией.

- Поделитесь, уж будьте так добры, - съязвила президент.

Академик не обратил внимания на ее тон.

- Некоторые мои коллеги считают, что Хозяева - не конечная инстанция. За ними, возможно, стоит что-то еще, абсолютно непостижимое, чему они служат орудием, как мы им. А уж то, что стоит за ними, возможно, извлекает из нас какую-то пользу. Но это лишь очередная теория. Сколько их уже было, не счесть...

- О-о... - простонала Домбровская. - Я не понимаю! У меня голова болит от всего этого.

- Не переживайте. Философское отделение РАН тоже не в силах этого понять. А мы занимаемся темой не одно поколение.

- Мало мне проблем с китайцами, а тут еще вы свалились на мою голову... Я жалею, что узнала о вас!

- О китайцах не беспокойтесь.

- Не беспокойтесь? Они отняли у меня пол-страны, а вы - не беспокойтесь?!

- Вы проиграли ход, но не партию. Китая скоро не будет, время на вашей стороне. Западный мир разберет Китай на части.

- Звучит как фантастика! Пока ситуация складывается так, что не будет нас.

- Дело именно в фантастике. Однажды я слушал аудиолекцию о современной китайской культуре. Очень интересно, я почти ничего о ней не знал. Больше всего меня поразило, что в Китае не пишут научную фантастику. Совсем. Она просто отсутствует как жанр.

- Причем тут это? - недоуменно спросила Домбровская. - Как фантастика связана с исчезновением Китая?

- Страна, не имеющая своей фантастики, не имеет будущего.

Президент фыркнула.

- Зря не верите, - сказал Добродеев. - История множества стран подтверждает мое наблюдение. Может быть, Россия до сих пор цела, потому что у нас еще создают фантастику. Пускай и ужасного качества.

- Кстати, о множестве стран... В вашей папке есть все, кроме практических рекомендаций. Что мне теперь делать? Что делают президенты других стран? И почему нет научного сотрудничества в этой сфере? Это же общая проблема!