Игорь Клех - Хроники 1999 года

Немцы застрелили одного мальчика за то, что он выпустил голубей полетать ».

Все остальное я дочитывал уже в Москве. Тот же фокус, что с «Записками» отца: существует материал, который отодвигает и даже отменяет стиль, и существует такое измерение беды, которое делает несущественным подавляющее большинство человеческих различий.

Без этих записок тетки невозможно будет понять, что за история здесь рассказывается – из жизни огромной страны и смерти одной отдельно взятой матери.

Летом 1942 года, когда немцы во второй раз заняли Ростов-на-Дону, окончившая биофак Ростовского университета тетка едва успела добраться по распределению до станицы Цимлянской. Ей поручили сопровождать гурт скота на восток. Пойдя перед дорогой искупаться в реке, она попала под бомбежку. Те, что находились рядом, погибли или куда-то пропали. Выбор был: или оставаться тут и погибнуть, или переплыть Дон. Я решила последнее. Я бы не смогла переплыть Дон – он здесь широкий, а я плавала посредственно, да и на мне был сарафан с юбкой-солнце, она путалась в ногах. Но невдалеке упала бомба – меня сперва потянуло в воронку от нее, а затем волной от взрыва выкинуло на берег. На берегу лежал, по-видимому, в шоке, тяжело раненный солдат с оторванной рукой. Я его оттянула подальше, разорвала на нем рубаху и прикрутила ее ивовыми ветками к ране. Он не реагировал. Больше ничем я ему помочь не могла. На этом берегу было тихо. Я видела, как немецкие самолеты снижались – стреляли из пулеметов по людям (женщинам, детям и др.). Куда идти, я не знала, а уже приближался вечер. И я пошла от Дона на восток. Вскоре встретила военврача 3-го ранга. Он был без шинели и позже рассказал, что «съехал» по лестнице в госпитале. Он подумал, что я диверсантка – мокрая, грязная, босая, с всклокоченными волосами. Вскоре встретили лейтенанта. Так мы и пошли втроем. Военврач шел впереди и в руке держал наган. Им обстукивал брошенные железные бочки и пр. Он расспросил меня, куда мне идти, вынул карту и назвал пункты, через какие мне идти. Скоро стало темно. Только вокруг были огни пожаров, горели кругом станицы. Пошел дождь. Лейтенант и военврач взяли меня в средину, и так мы шли. Если перед нами возникала вода, они посылали меня «исследовать» ее. Если можно перейти, мы шли через нее, а если нет, я возвращалась назад. Я думала: «От бомб не погибла, так умру от воспаления легких». Наткнулись мы на колонну военных машин, которые загрузли в черноземе. Конечно, нас никто не пускал на машины – кто знает, кто мы. Один шофер сказал, что еще вечером он видел, что около дороги лежат валки сена. Мои спутники посадили меня в валок и начали носить на меня сено. Потом влезли ко мне. Мы там согрелись и вздремнули. Когда рассвело, мы вылезли наружу, и я увидела, что впереди большая колонна машин. Мои спутники хотели договориться, чтобы нас взяли на машины. Но я их отговорила, и мы скорее пошли от дороги. Отошли мы на метров 300 – 400, как налетели немцы, снижались и бросали бомбы на каждую машину (они не двигались). А потом самолеты стали гоняться за людьми, как за зайцами. Отбомбятся, уходят на заправку и опять появляются. Я была в красном сарафане и поэтому, как только на горизонте появлялись самолеты, я падала на землю, а они рвали траву и набрасывали на меня. На это уходило время… Мои спутники в будке трактористов нашли рабочие ботинки и фуфайку. Отдали мне, но ботинки не налазили на ноги, мы шли и по степи, и по стерне, и ноги сильно распухли. Под вечер мы наткнулись на юрту калмыков. Старик-калмык, весь в белом, сидел на подушках, а три молодые женщины (наверное, дочки) усадили нас на ковер и дали поесть. Под вечер нас подобрал шофер. Мы сели в кузов и должны были ему стучать в кабину, если были слышны самолеты. Тогда он останавливался. А кругом горели станицы. На рассвете мы подъехали к станции Дубовской и стали в хвосте колонны, проверяли документы на КПП. Один из спутников говорил мне: «Скажи, что ты моя сестра», – а другой «что моя жена». А я сказала, что врать не буду, скажу как есть. «Ну тебя и задержат». Но меня сразу пропустили, а их куда-то повели. «Жди нас тут, не уходи!» – крикнули. Я села на траву, вскоре они пришли, принесли консервы, хлеб и что-то еще, не помню. Мы плотно поели. И было ощущение – раз перешли железную дорогу, то теперь не страшно. Перешли Дубовскую, на окраине зашли в чей-то двор, легли под скирду и очень крепко заснули. Сквозь сон слышала, что бомбят станцию. Но раз перешли ж-д, то все будет хорошо. Рано утром военврач пошел на север Калмыкии (наверное, к Сталинграду), лейтенант на юг, а я прямо на восток. Ноги распухшие, прошла несколько километров и села под какие-то кусты. Сильно палило солнце. Мимо ехали к станции с сеном калмыки. Они кричали: «Девушка, подожди тут, мы будем возвращаться и тебя подвезем». Но я не стала их ждать и пошла дальше. Под вечер впереди показалось какое-то селение. Мне навстречу выбежало много мальчиков, и каждый тянул к себе. Домики низкие, глинобитные, в виде прямоугольников с плоской земляной крышей. Один мальчик привел меня к себе. Мама его все хлопотала около меня, но они были очень бедные – стол, табуретки, на кровати какое-то тряпье. Накормили меня борщом на сыворотке и уложили на кровать. У них по всему телу была чесотка с язвами, но на меня она не перешла. Около мазанки собрались женщины и о чем-то громко говорили. Уже стало темно, зашла хозяйка и сказала, что они уговорили директора конного племсовхоза довезти меня до совхоза. Я поехала в кузове. Уже была темная ночь, когда мы приехали к дому директора. Они сели ужинать – белый хлеб, масло, мед и др. Меня не пригласили. Легла я спать в кухне на голом топчане – под голову ботинки, вниз фуфайку. Чуть начало светать, я встала и хотела выйти. Вошла хозяйка, наверное, (думала) я воровка – волосы не расчесаны, босиком, грязная. Дала мне кусок сухого черного хлеба. Я вышла в степь, начало всходить солнце, и такое отчаяние меня охватило! Впереди неоглядная калмыцкая степь, ни деревца, ни озерца! Вскоре меня нагнал «фордик». Я остановилась, но не решилась поднять руку. Они остановились около меня. Я попросила подвезти меня. Они ответили, что для этого и остановились. Посадили меня между Женей и Алексеем (шофер, старше нас), а сзади на вещах сидел Миша. Увидели у меня хлеб, и я рассказала все. Они выбросили этот кусок и хотели вернуться назад к директору. И вот что главное (я только позже это поняла) – я ни о чем плохом не думала и не подозревала ни со спутниками, ни с этими тремя славными ребятами. Они расспросили, куда я иду, остановились и смотрели карту. Я не подходила – еще подумают, что я шпионка. Они сказали, что они на фронте с первого дня войны, но такого кровопролития, как на Цимлянской, не видели. Везли они меня целый день. Заехали и осмотрели ветряную мельницу, а когда узнали, что хозяева – немцы, не стали с ними разговаривать, сели и уехали. Заехали в какое-то село, там на молочарне сливки и творог. Заехали в хату. Я в шинели (шел дождь) и босиком, но умылась, причесалась. С шутками, смехом, под моим руководством готовили творог. В комнату набралось полно женщин, плачут, глядя на нас. Говорят: «Вы в таком пекле были и еще и смеетесь!» Они ответили: «Если бы не смеялись, сошли бы с ума». Уже перед заходом солнца они сказали, что дальше мне с ними не по пути. Я потом поняла, что они поехали на Сталинград. Выбрали они мне хороший спокойный дом и хозяйке-старушке сказали, чтобы она не обижала «нашу девушку», дали мне двадцать пять рублей на билет на поезд. До Дивного оставалось около 20 километров. Дали мне адреса, но они потерялись. Старушка накормила меня варениками, которые плавали в масле да еще в сметане. Уложила меня спать на пуховик. Утром мне дала белый платочек и «спортсменки» (на ноги не налазили, опухли). Наказала своей дочке проводить меня к родственникам в следующее село. Доехали на подводе. Там меня опять покормили. И вскоре я дошла до Дивного. И думала, что уже все, а оказалось, что до станции 8 километров. И тут я уже еле-еле дошла. И перед самым носом ушел поезд в Петровское Село. Меня не пустили в поезд, так как не было пропуска. И тут мои нервы сдали. Я начала плакать, кричать, что «вы бюрократы» и пр. На станции уже никого не было из пассажиров. Вышел начальник милиции, увел в свой кабинет, я все рассказала, показала на карте. Никто ведь не знал, что немцы уже на Дону. Кассирша узнала меня, она хорошо знала папу. Принесла из дома белого хлеба, сала, мяса. И меня оставили ночевать в запертом вокзале. Но я не смогла заснуть. Наверное, на нервной почве у меня разболелись все зубы. Утром вокзал открыли, собрался народ. Касса было открылась и опять закрылась. Оказалось, кассирша забыла принести мне еду. Дали мне билет без денег и очереди. Поэтому за 25 рублей я купила молока. Когда пришел поезд, меня сразу посадили в вагон. Потом убирали вагон, зашли пассажиры, и мы поехали. За все время моего «путешествия» мне попадались, за исключением одного раза, только хорошие люди.Когда я приехала в Петровское Село и шла к дому, я думала, что я не буду плакать, ведь я дома, живая. Дом наш 8-квартирный, во дворе летняя кухня. Было утро, и в кухне были женщины. Когда они увидели меня, то все закричали и заплакали. На крыльце был папа с Юрой, а в комнате – мама. Они очень перепугались крика. Меня выкупали, одели в чистое, уложили в постель, соседи нанесли продуктов. А мои одежки мама выбросила в сарай. Пришел наш хороший знакомый, ж-д врач. И сказал, чтобы я с такими ногами не вставала с постели две недели.