Нафиса Хаджи - Сладкая горечь слез

Отодвинувшись, он пристально посмотрел мне в глаза.

— Мы заявляем о намерении. Я говорю: Анжела Роджерс, на эту ночь ты моя жена. А ты говоришь: Садиг Мубарак, ты мой муж на сегодняшнюю ночь.

— Садиг Мубарак? Ты мой муж? На эту ночь?

— Только на эту ночь.

— И что это меняет?

— Это означает… что я несу ответственность. Если что-нибудь случится.

Все произошло на заднем сиденье отцовского автомобиля. Для него, наверное, впервые, поскольку на самом процессе он был сосредоточен больше, чем на технике. Но именно поэтому получилось замечательно. Он все время останавливался, проверяя, как я. Чтобы убедиться, что мне хорошо. Денни никогда ничем подобным не интересовался. Когда все закончилось, мы не разомкнули объятий. Временные муж и жена.

Потом я тихонько погладила его по щеке и спросила:

— Сколько тебе было лет, когда твой отец умер?

— Не знаю. Я был совсем младенцем.

— Как он умер? — Я пыталась представить юную вдову Дину с маленьким Садигом на руках.

— Существуют разные версии, — усмехнулся он. — Некоторые считают, что во всем виновата моя мать.

— Виновата? — Я резко села. — Что ты имеешь в виду? Она что, убила его?! Не верь им! Уж я-то точно не верила.

— Да нет, — он тихо рассмеялся, — не убила. Но, говорят, довела его до этого.

— Что… это как?

Садиг больше не смеялся.

— Я не знаю как. Я вообще ничего не знаю. — Но печаль уже рассеялась.

Я хотела было расспросить подробнее, но он опять начал меня целовать, и все вспыхнуло с новой силой. В этот раз получилось гораздо техничнее.

На следующий день мне не хотелось в гости к Дине. Но около десяти утра она сама появилась у нас. Со свертком в руках — подарком для меня.

— Ты вчера не пришла. А я хотела вручить тебе это и поздравить с днем рождения, — улыбалась она.

— Как… откуда вы узнали про день рождения?

— Подсмотрела, когда ты заполняла анкету в библиотеке. Восемнадцать — ты теперь совсем взрослая, юная женщина. Имеешь право голосовать. Хозяйка своего будущего. Так ведь?

— И вы запомнили?

— Ну разумеется!

— Здесь никто не знал, что у меня день рождения.

— Глупышка. — Дина ласково положила руку мне на плечо. — Надо было им сказать. — И вложила подарок мне в руки: — Давай, открывай.

Я торопливо разорвала обертку. Книга. «Путь пилигрима» Джона Беньяна.

— Именно ее Марми подарила Мег и Джо. Бет и Эмми. В «Маленьких женщинах», — пояснила Дина.

— Помню, — кивнула я. — Спасибо, Дина. Я… спасибо за все.

К тому времени, как поняла, что беременна, «Путь пилигрима» я прочла уже трижды, по крайней мере, первую часть, о пути Кристиана.

Чтение оказалось не из легких, а глава про его жену, Кристиану, еще и не особо интересна. Но книга все во мне перевернула. Впервые в жизни я поняла, что такое вера. Раз за разом я благодарила Дину и настаивала на том, что и она должна прочитать этот удивительный роман.

— У нас есть свои притчи о вере, Анжела. Но, знаешь, смысл их тот же.

Я обдумала ее слова. Но не согласилась с ними, поскольку знала правду. Иисус сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня». И теперь я это поняла. Мне, как и Кристиану, пришлось покинуть дом и отправиться в странствия, блуждать окольными тропами и совершать ошибки, чтобы постичь истину. Я понимала, что предстоит еще долгий путь, но теперь ясно было, ради чего.

Я решилась сообщить отцу о своей беременности. А он, как назло, все никак не возвращался домой. Казалось бы, мне следовало нервничать и бояться. Но объявить такую новость маме или Дедушке Пелтону было бы гораздо сложнее, хотя рано или поздно это все равно придется сделать.

Отец же просто долго молчал. Потом, не спрашивая ни о чем — кто отец ребенка и прочее, — подошел и обнял меня. Я разревелась.

— Тшш. Все в порядке, Энджи. Все будет хорошо, обещаю.

Он обнимал меня, гладил по голове, немного неуклюже и совсем не так, как я представляла раньше, убегая из родного дома. Он не отпускал меня, пока из меня не вытекла, казалось, вся жидкость. После чего принес стакан воды и вновь обнял. Я жадно пила воду и столь же жадно впитывала его объятия.

— Все нормально, Энджи, — произнес он наконец. — У тебя вся жизнь впереди. Мы что-нибудь придумаем. А пока отдохни.

Он уложил меня на диван, заботливо подоткнул одеяло. Я ощущала себя такой беззащитной, маленькой и, как ребенок, которого он никогда не знал, виновато спросила:

— Ты сердишься?

— Что ты, Энджи, нет. Это просто ошибка. Я люблю тебя, и я с тобой.

И я прикрыла глаза, успокоенная и счастливая.

Несколько минут спустя я услышала, как он говорит по телефону. С Конни. Рассказывал ей обо всем. И я мгновенно пришла в ярость. Он вернулся, взял меня за руку; сочувственно глядя в глаза, проговорил:

— Дорогая, Конни все устроит.

— Конни?..

Он кивнул:

— Она записала тебя на прием, прямо сейчас.

— На прием?

— На аборт. — Папа стиснул мою руку. — Я буду рядом с тобой.

— Аборт? — Рука безвольно обмякла.

— Все будет хорошо, обещаю. Это несложная операция. — Он коротко прижал меня к груди, глянул на часы: — Мне нужно забрать Кори и Мишель с их занятий. Я скоро вернусь, Энджи, и мы еще поговорим об этом. Но ни о чем не беспокойся, ладно?

Я окаменела, не произнеся ни слова. Слышала, как звякнули ключи, хлопнула входная дверь, взревел, постепенно затихая, двигатель автомобиля. А я все пыталась глубоко дышать, чтобы успокоиться. Не помогало. Я спрыгнула с дивана, бросилась вслед отцу, но он уже уехал. Едва вошла обратно в дом, зазвонил телефон. Мама.

— Энджи? Детка, возвращайся домой!

— Что случилось, мам?

— Папа… твой дедушка… У него случился сердечный приступ. Я… пыталась делать массаж сердца, но ничего не помогло. Он умер до приезда «скорой помощи», и они тоже не смогли его реанимировать. Ты приедешь, Энджи? Приедешь, правда?

Я сказала, что приеду, и повесила трубку. И зарыдала. Зажатая между жизнью и смертью — и смерти будет больше, если согласиться на то, что предложил отец, — я не представляла, что делать. Я бросилась к Дине, а в голове все время звучал голос дедушки. Он был таким замечательным, и вот его больше нет, а я была для него сущим наказанием. Представляю, что бы он сказал про папину идею насчет аборта. Страшный грех, покрывающий грех. Вместо искупления.

Дверь открыла Саба, дочь Дины.

— Мама дома?

— Да.

Я ринулась в дом, но Саба успела крикнуть мне вслед:

— Она молится.

— Молится? — притормозила я.

— В своей комнате. Она скоро закончит. Ты можешь подождать в гостиной.

Я уже стояла на пороге гостиной, дверь в комнату Дины, в дальнем конце коридора, была открыта. Дина, с головы до ног закутанная в белое покрывало, стояла на маленьком коврике. Она поклонилась, выпрямилась, прижала ладони к ушам, затем склонилась всем телом, коснулась лбом пола, при этом губы ее все время шевелились. Я никогда прежде не видела такой молитвы и не могла отвести глаз. Она — моя подруга, мать Садига, бабушка той жизни, что существует отныне во мне, и она же — совершенно иная, с чуждыми мне привычками и правилами. Я подумала о дедушке — как бы он воспринял Дину. Наверное, как заблудшую душу, которая должна быть спасена, раз таким причудливым образом она молится неправильному Богу, совсем не тому, к которому я только что вернулась.