Морли Каллаган - Любимая и потерянная

Вечером Макэлпин и Фоли сидели в баре Вольгаста за столиком в углу. Тоскливо было здесь сегодня. Трое приезжих коммивояжеров, наслышанных об этом заведении и с удовольствием предвкушавших, как Вольгаст «даст им прикурить», шепотом выражали свое разочарование и баром и барменом, который совершенно их не замечал. Скрестив на груди руки, с сигарой в зубах, Вольгаст стоял, угрюмо прислонившись к кассе.

Фоли, заготовивший было всякие утешительные фразы, осекся, едва взглянул Макэлпину в лицо. Он понял: утешать его дело бесполезное. Судя по болезненной бледности Макэлпина и нервному подергиванию его лежавшей на столе руки, он много пил. Да и держался он с отсутствующим видом пьяницы, который знать не знает, что творится вокруг. Но пьян он не был. Хоть он пил весь день, по его глазам было видно, что он мучительно трезв и не охмелеет, даже если напьется до того, что не сможет пошевелить ни рукой, ни ногой. Вся его печаль была в глазах, загнанных и тоскливых.

Когда вошел Бушар, никто и не взглянул в его сторону. Но когда вслед за сыщиком появились Кэтрин и ее отец, Макэлпин их заметил и медленно встал с места. Мистер Карвер принял неприступный вид посла. Кэтрин, подняв воротник своей бобровой шубки, растерянно смотрела на Макэлпина. Несмотря на болезненную бледность, он казался представительным и очень опрятным в темно-синем костюме, из рукавов которого на дюйм выглядывали белые манжеты. Он даже улыбнулся промелькнувшей у него дурацкой мысли: вот, мол, когда исполнилась мечта его детства, и все эти господа из стана Хэвлоков и Карверов бегают за ним следом.

— Мистер Макэлпин? — спросил Бушар.

— Он самый. Я вам нужен? — Макэлпин вышел из-за столика. — Пожалуй, я вас ждал.

— Эй, постойте-ка, — сердито сказал Фоли. — О чем тут речь идет?

— О чем? Да вот, — начал Макэлпин, бросив взгляд на Вольгаста, — в каком-то смысле о белой лошади Вольгаста идет у нас речь.

— Что? Я-то тут при чем? — вскинулся Вольгаст. Но Макэлпин уже шел за шляпой и пальто.

— Джим, спокойно, — возбужденно обратился к нему Фоли. — Им не удастся тебя запугать.

— Я знаю, Чак.

— И даже не надейтесь, что удастся, — с вызовом сказал Фоли мистеру Карверу. — И вы не надейтесь, мадам. В этом городе я тоже не последний человек.

Кэтрин отвернулась, а мистер Карвер сделал знак Бушару.

— Никто и не намерен запугивать вашего друга, — сказал Бушар.

— Куда вы его тащите? Имейте в виду: я подниму на ноги всех своих адвокатов. У меня их полтора десятка. Он сможет мне позвонить?

— Конечно, сможет.

— Я все время буду здесь, прямо у телефона. И не забудьте, у него есть друзья, — сказал Фоли.

Когда Макэлпин, уже одетый, присоединился к Бушару, который, стоя возле дверей, вполголоса разговаривал с Карверами, он вдруг спохватился и снял шляпу.

— Это ваша шляпа, сэр, — смущенно сказал он мистеру Карверу. — Прошу прощения, что не вернул ее вам прежде.

— Сэр!

Мистер Карвер яростно сверкнул глазами, он не сомневался, что Макэлпин просто издевается над ним.

— Спасибо вам, что выручили.

— Не стоит, сэр, — холодно процедил мистер Карвер, поймав внимательный взгляд сыщика.

— Я позвоню по телефону, — кротко предложил Бушар. — Мне кажется, что мистеру Макэлпину приятно будет выпить чашку кофе.

Когда они вышли на улицу, Бушар сказал, что Кэтрин пока может не ездить в полицию: Макэлпин столько выпил, что, должно быть, не сразу удастся привести его в чувство. Пусть Кэтрин лучше приедет примерно через час и подтвердит тогда в присутствии Макэлпина свои показания о рисунке. Сыщик поклонился. Но когда он взял Макэлпина за руку, Кэтрин шепотом сказала: «Джим» — и протянула к нему руку. Мистер Карвер сурово остановил ее, и Кэтрин, пристыженная, отвернулась.

Сев в машину, Макэлпин ждал, о чем заговорит Бушар. Но сыщика, казалось, занимали только встречные машины, забрызгивавшие грязью ветровое стекло.

— Я, конечно, под арестом? — спросил Макэлпин.

— Кто это вам сказал?

— Я хоть единым словом попытался в чем-то обмануть вас, сэр?

— Что нет, то нет.

— Зачем же вам меня обманывать? Я арестован.

— Мы поговорим, когда вам станет лучше.

— Я и правда сейчас расстроен, — согласился Макэлпин. — Но в своем положении я отдаю себе отчет.

А потом он впал в оцепенение и, откинувшись на сиденье машины, не замечал полосок света, пробегавших по стеклу. Бушар, считая, что он пьян, не знал, как поступить: позволить ли ему уснуть или будить и тормошить его до тех пор, пока сознание его не прояснится. Бушар со всеми был мягок и ровен и гордился тем, что ни разу за всю свою практику не испытал чувства злобы к арестованному им преступнику, а также тем, что он интеллигентный человек, мыслящий нешаблонно, способный оценить явление во всей его сложности. Этот Макэлпин, безусловно, тоже интеллигент, а это значит, что им нетрудно будет найти общий язык. И возможно, что, узнав о его чувствах — пусть даже извращенных — к этой девушке, Бушар сможет понять, что же руководило им. Прежде Бушар был шефом сыскного отдела, но оказался слишком неуживчивым: арестовывал кого угодно, невзирая на лица. Сейчас звезда его клонилась к закату, и он знал это.

— Постарайтесь не уснуть, мой друг. — Он потряс Макэлпина. — Вам будет легче. Скоро все пройдет.

Макэлпин поднял голову и посмотрел в окно.

— Я не спал. Где мы сейчас?

Бушар ответил, что они подъезжают к Марсову полю.

— Ах, ну конечно.

Ну что ж, вполне закономерно, что в полицию его везут через тот самый старый деловой квартал, где он когда-то предавался самонадеянным мечтам. В этом есть смысл.

— Мне будет неприятно, если вы подумаете, что я пью сверх меры, — принужденно сказал он. — Обычно, сколько я ни выпью, по мне незаметно. Но мне сегодня очень уж не по себе. Извините.

В здание полиции и в комнату инспекторов он вошел, держась очень прямо, и, только сев на стул, вздохнул, откинулся на спинку и с тоской огляделся.

Посредине пустой комнаты, с облезлыми коричневыми стенами, стоял длинный стол. Стенографистка, толстенькая девушка со смуглым сердитым лицом, внесла две чашки и кофейник. Увидев кофе, Макэлпин сказал:

— Если можно, сэр, я с удовольствием умылся бы холодной водой.

— Сделайте одолжение, — столь же учтиво ответил Бушар. Он проводил его в ванную, подождал и даже подал ему полотенце.

Потом они пили кофе. У Макэлпина дрожали руки. Он пил с жадностью. Наливая себе третью чашку, он увидел, как Бушар положил на стол рисунок с надписью «Мадам Радио».

— Прошу вас… прошу, — высокомерно произнес Макэлпин. — Без всяких церемоний. Хитрить незачем. Это я рисовал. Тот, что в газете, — тоже. Я все отлично понимаю и, право же, отдаю себе отчет в своих словах. Я знаю, что виноват. Но я не хотел этого. Ошибка, страшная ошибка. Этого не должно было произойти.