Леонид Леванович - Беседь течёт в океан[журнальный вариант]

И вот через семьдесят лет на кургане, у дороги, идущей из поселка Чисть в Красное, мы садили Максимов сад. Несколько лет назад, благодаря заботам молодечненских историков-краеведов Миколы Ермоловича и Геннадия Кохановского, на кургане установлен оригинальный мемориальный знак: высокий камень, острый, как свеча, а рядом другой, широкий, слоистый, на нем — металлическая пластина с надписью, что здесь жил Максим Богданович, и строфа из его стихотворения — эти же слова выбиты и на могиле поэта в Ялте: «хоць зернейкі мае…» и т. д.

День был солнечный, но ветер дышал холодом: накануне выпал снег, мела метель, какой за всю зиму не случалось. В Ракутевщине нас ждали, ямки выкопали, саженцы подготовили, школьники, будто разноцветные мурашки, облепили курган. Нил Гилевич сказал короткую речь. Голос его — сильный, громкий, и сам он — высокий, седоволосый, чуприну растрепал ветер, — стоял, как богатырь, на кургане. Дети слушали, разинув рты, глазенки блестели от интереса и волнения. А как они потом орудовали лопатами!

Нил Гилевич, Алесь Бачила, Женя Янищиц и Пятрусь Макаль посадили лиственницы, а мы с Климчуком и поэтом Хведарам — клен, сразу за камнем. Деревце вверху раздваивается, будет густое, курчавое. Пусть растет! Земля здесь песчаная, поэтому сыпали в ямки чернозем. Дети покрасневшими от холода руками смешивали чернозем с песком, сыпали смесь в ямки. И так уж старались! Думаю, этот день они запомнят навсегда.

На прощание учителя снова построили школьников, они громко, звонко кричали: «Да па-ба-чэння!» Жыве Беларусь! Якую гэтак моцна любіў Багдановіч: «Беларусь, Беларусь! Агнём імя тваё мне гарыць…»

В этом году в начале зимы исполняется девяносто лет со дня рождения Максима Богдановича. Еще мог бы жить. До этого времени нет в Минске памятника великому поэту, нет даже улицы. Оперный театр должен носить его имя, он и стоит недалеко от того места, где родился Максим. Жаль, что беспощадная, неумолимая судьба не дала раскрыться в полную силу его многогранному таланту.

Петро закрыл свой кондуит, собрался было иди в студию, и тут зазвонил телефон. Сегодня нерабочий день, начальства нет, может, Ева? Снял трубку, услышал глуховатый, взволнованный голос Лиды Якубовской:

— Петро, добрый день! Наконец я слышу тебя. А то все звоню, а тебя нет и нет. Узнал? Это Лида. Ты один? Можешь говорить?

Петро знал, что Лида в больнице. Почувствовал, что краснеет от стыда, — ни разу не навестил ее.

— Ну, как ты? Я один, можем говорить. Прости, я пока не смог навестить… Но я обязательно приеду. Как там тебя найти?

— Милый мой! Не надо меня искать. Слушай внимательно. У меня мало времени. Кто-то может зайти. Я могу звонить только в выходные дни, когда врача нет… Так вот, милый мой Петя. Я очень благодарна тебе… За все, за ласку, за теплоту… И хочу, чтобы ты запомнил меня красивой. Не такой, как сейчас. Я страшная стала, худющая. Болезнь никого не красит. Жизнь достала меня. Но уже недолго осталось… Так что, ради бога, не приходи сюда. А вот на похороны — приди. И купи букет белых роз. Моя душа эта почувствует… Буду тебе благодарна…

Последние слова Лида произнесла сквозь слезы.

— Лида, милая, я приеду. Неужели так, вдруг… Не может быть! Ты будешь жить… Что говорят врачи?

— Дорогой мой, к великому сожалению, все правда. Медицина уже бессильна… Христос воскрес, а я не могу. Ради бога, не приезжай сюда. Мне будет больно. На днях выписывают домой… Запомни те дни, когда мы встречались… Прощай, любимый… — Лида говорила с трудом, слезы душили ее. — Все. Кто-то идет. Целую крепко! Бывай! Береги себя, свою семью. Не поминай лихом…

В трубке послышались короткие гудки, словно стучало, пульсировало сердце Лиды. Светлый весенний день сразу померк в глазах Петра. Он обхватил голову руками, готов был завыть по-волчьи от беспомощности, от невозможности что-нибудь изменить…

Не знала полесская красавица Лида, которая прощалась с жизнью, не знал Петро, бывший военный летчик, бывший агроном, а теперь тележурналист, не знал никто на белом свете, что до страшной аварии на Чернобыльской атомной станции оставалось ровно пять лет.

Хроника БЕЛТА и ТАСС, 1981 г.

5 мая. Гомель. Фольклорно-театральный коллектив «Жалейка» показал спектакль «У Купальскую ноч», созданный по мотивам лирики Янки Купалы.

7 мая. Бухарест. Славными трудовыми успехами ознаменовали коммунисты и трудящиеся Румынии 60-летие Румынской коммунистической партии, которое отмечается 8 мая.

13 мая. Рим. Сегодня в Ватикане произошло покушение на папу Иоанна Павла II. Папа Римский получил ранение и доставлен в один из госпиталей столицы Италии. Преступник задержан.

Каждый понедельник, после обеда, Андрей Сахута принимал посетителей по личным вопросам. Понедельник для него был действительно тяжелым днем: в половине девятого совещание в горкоме — главный партиец города давал накачку, озадачивал на целую неделю, конечно же, не обходилось без так называемых ЦУ. Затем в десять часов собирались секретари первичных парторганизаций района, директора заводов, руководители учреждений или их заместители — набивался полный актовый зал. Теперь уже давал накачку и ЦУ Андрей Сахута.

Потом к нему старались пробиться заведующие отделами: у каждого находились дела, которые можно было решить только после согласования с первым секретарем. Здесь партийная дисциплина не допускала послаблений. Андрей Сахута был убежден, что так и нужно, так и должно быть. Партийные комитеты должны работать с точностью часового механизма, показывать пример деловитости и организованности. И он делал все, чтобы так и было, точности, деловитости он требовал от своих подчиненных. И они не раз убеждались, что их первый не любит пустой болтовни, не терпит бюрократической волокиты.

Ровно в два часа он был в своем кабинете. Секретарь принесла список людей, записавшихся на прием. Было в нем семь фамилий. Бросилась в глаза знакомая фамилия — Осиновский, это новый директор трикотажной фабрики, назначенный на место Зайцева. Почему в день приема по личным вопросам? Это заинтриговало.

И вот прием начался. Вошли два человека: один высокий, русоволосый, второй — пониже, коренастый, смуглый, оба с обветренными загорелыми лицами. Это были начальник и парторг строительно-монтажного поезда. Суть просьбы: рабочие поезда трудятся далеко — в Клайпеде, Таллинне, других городах, живут там в вагончиках, ни поесть по-людски, ни помыться. Дома бывают редко, а тут еще подшефный колхоз.

— Раньше главным шефом над нашим колхозом было локомотивное депо. А мы помогали. То материалов подкинем, то строителей подошлем. Ну, при возможности, — говорил солидным басом начальник поезда. — А теперь нас хотят сделать головной организацией. Мы не потянем. Не по Сеньке шапка.