Светлана Василенко - Дурочка

– Ишь как устроился! На чистую работу, лентяй, – завистливо сказала Конопушка. – Контора пишет, а денежки идут.

Ганна расшнуровала Марату ботинки. Поставила тазик с водой. Помыла Марату ноги, вытерла. Потом вдруг подняла тазик с водой, хотела выпить из него воду.

– Не пей! – закричал на нее Марат. – Не надо, это грязная вода…

– Раньше древние жены мыли ноги мужу и эту воду пили, – сказала Конопушка. – Я сама читала.

– Мы же не древние! Зови Чарли и Булкина! – Конопушка выбежала за дверь.

В дверь постучали.

Испуганной птицей глянула на дверь Ганна. Сестры затихли. Марат напряженным, каким-то деревянным голосом спросил:

– Кто там?

– Открывайте! А не то дверь сломаем!

В дверь забухали.

Марат подошел, открыл. В дверь ввалились Чарли и Булкин. Злые, страшные. Все в доме перевернули, что-то искали.

– Кто вы такие? И что вы делаете в моем доме? – спросил их Марат.

– Мы – «черный ворон»! – закричали те, показали белую бумагу. – А ты – враг народа. И ты – арестован! – скрутили Марату руки. Потащили к дверям.

Разом заплакали сестры в голос:

– Папа! Папа! Папочка! Не уходи!

Заплакала вся палата. Плакали по-настоящему, укрывшись с головой одеялами.

Одна Ганна стояла, не плакала. Стояла-стояла, застыв: будто не здесь она, будто думу думает… Бросилась вдруг коршуном на Чарли и Булкина, налетела, била их изо всех сил, в лица плевала, царапалась и кусалась, била, била, била…

– Это же игра! – кричал, отбиваясь, Чарли. – Дура! Мы же играем! Мы понарошку его уводим! Игра! Понимаешь? Ты испортила всю игру!

А Ганна не слушая била и била. Покуда не убежали.

Обняла Марата, подвела к столу, посадила за стол. Сестер успокоила, налила им в миски «борща». Погрозила кулаком двери.

Села рядом с Маратом.

Семья начала есть.

Мокрые глаза детей следили за ними со всех сторон.

Утром Тракторина Петровна всех будила:

– Подъем!

Дети спали.

– Подъем! – кричала Тракторина Петровна, срывая одеяла. – Ночью надо было спать! На линейку – марш! Марш! Марш!

Дети сонно вскакивали, одевались нехотя.

Тракторина Петровна сорвала одеяло с Ганны. Ганна лежала мокрая: обмочилась.

– Ах ты дрянь! – Тракторина Петровна даже руками всплеснула. – Обоссала всю кровать! Тебе что? Ночью лень было встать? Лень?!

Ганна закрыла лицо руками от стыда.

– Нет, ты смотри! – отводила ее руки Тракторина Петровна. – Ты ссаться будешь, а я стирать? Ну-ка понюхай! Чем пахнет? Нюхай! – Ткнула Ганну лицом в мокрое: – Нюхай! Так щенков учат, чтоб не гадили! Нюхай! – Она вошла в раж: – Нюхай!

Марат дотронулся до руки Тракторины Петровны. Та оглянулась, потная, красная.

– Чего тебе?

– Она сама постирает. Я ее на реку поведу. Можно? После завтрака?

Тракторина Петровна кряхтя вставала:

– Ладно. Только завтрака не будет. Разгрузочный день сегодня. Яблоки будете грызть. Витамин! – Пошла к дверям, остановилась. – Только смотри у меня! Чтобы не ты! Чтобы она сама стирала! Сама! Я по глазам узнаю!

Тракторина Петровна вышла. Потом почти сразу открылась дверь. Сторож с порога, не заходя, высыпал из мешка яблоки на пол. Мелкими круглыми блестящими ядрами заплясали зеленые яблоки по полу, покатились по палате.

Каждый взял по яблоку. Марат откусил, поморщился.

– Кислятина! Выплюньте! – сестрам сказал. – Мы на речку с Ганной пойдем, там в саду сладких вам нарвем!

Ганна послушалась, выбросила яблоко.

Чарли и Булкин набросились на яблоки: Чарли кидал их себе за пазуху, Булкин набивал карманы. Конопушка бегала между ними, яблоки надкусывала одно за другим – чтоб никто не взял.

– Это мое яблочко, – говорила. – И это мое. И это.

Лицо ее кривилось от кислого, а она все надкусывала, остановиться не могла.

Надкусывала и жевала, приговаривая:

– Витамин! Вита-а-амин! Потому и кислый!

Ганна с Маратом подошли к реке, к Ахтубе.

– В воду положи, – показал Марат на простыню, – пусть отмачивается. Мы ее камнем придавим. А сами пойдем купаться. Не бойся – не уплывет.

Марат разделся, стоял в трусах. Ганна разделась донага. Стояла голышом, крестик на груди.

– Ты что? Совсем? Хоть трусы надень, – застеснялся за Ганну Марат.

Ганна смотрела, не понимая, чего он хочет.

– Ну, поплыли, – вздохнул Марат.

Ганна покачала головой: нет.

– Ты плавать не умеешь? – догадался Марат. – Давай я тебя научу.

Поддерживал одной рукой, вел ее вдоль берега.

– Бей ногами! Бей сильнее! Только в воде бей, не брызгайся. Попробуй на спине теперь!

Перевернулась Ганна, Марата ослепило будто: розовые нежные два соска на груди у Ганны, а в низу живота – золотой треугольник жаром горит, золотым раскаленным углем…

Глаз не может отвести.

– Ныряй! – закричал, а голоса нет. – Плыви под водой!

Ганна нырнула с открытыми глазами. Увидела маленьких серебристых рыбок под водой, поплыла за ними. Они веселой серебряной стайкой плыли, с ней играли, серебряными прохладными лицами ее лица касались. Она их поцеловать хотела. Потянулась губами. Засмеялись серебряно, как колокольчики, умчались. Ганна вынырнула. В ушах звенело.

– Ты же просто ас! – кричал Марат. – Ты метров двадцать проплыла. Я думал, утонула! Ты же талант! Я тебя всему научу! Хочешь, читать научу?

Ганна замолотила руками воду, опьянев от счастья и брызг, кивнула: хочу.

Поплыла к нему. Он к ней.

Вдруг змея проплыла между ними. Сверкающей бечевой, словно молния. Высоко, будто вытянув шею, несла она свою голову над водой. Грозно глянула.

Замерли.

– Змея, – выдохнул Марат. – На берег поплыла. Она в воде не кусается…

Ганна стояла замерев. Боялась пошевелиться.

– Чего ты? Поплыли на ту сторону, – предложил Марат. – Там мельница. Может, муки натырим.

Поплыли рядом. Испугалась Ганна, забила руками.

– Не бойся, я рядом. Я с тобой… – сказал Марат.

У мельницы стоял красноармеец с винтовкой. Марат и Ганна за угол забежали. Марат отогнул доску:

– Лезь!

Проползли в щель, оказались будто в другом мире: шум машин, белая пыль. Мерно работали жернова, шумно лилась вода, сыпалось зерно. Белая, как туман, мука висела в воздухе.

– Встань и стой! Пусть мука на тебя садится! – шептал Ганне на ухо Марат. Встал сам, разведя руки в стороны. Показывал Ганне. Ганна встала рядом, подняла руки.

Стояли, покрываясь мукой. Бородатый краснорожий мельник, весь в муке и солнце, их увидел. Красноармеец к нему подошел. Мельник подмигнул Ганне, увел красноармейца подальше.

Выползли на свет божий – Марат и Ганна – белые, все в муке, даже ресницы. Шли осторожно, разведя руки в стороны, чтобы мука не осыпалась.

Ганна облизывала спину Марата. Слизывала муку со спины. Марат ежился, хохотал: