Виктор Трихманенко - Небом крещенные

— Мало! Если бы хоть мало, а то совсем нема! — сердито бросает он.

Курсанты повесили головы. Кто-то негромко ругнулся в задних рядах.

— Но говорять, скоро пришлють, — добавляет инструктор.

Со стороны плаца доносится голос Чипиленко:

— Становись!

Курсанты идут строиться. Инструктор тоже поднимается.

Не теряйте времени, — говорит он, невесело улыбаясь. — Будете иметь хороший налетик на плацу, он вам и в воздухе пригодится.

Сам Иван Горячеватый времени не терял. Днем с завидным упрямством занимался в классе аэродинамики или участвовал в инструкторских полетах, если они были; вечером писал рапорты. Писал в разные инстанции, начиная от начальника школы и выше, категорически излагая единственную просьбу: послать на фронт. Подобно бумерангам возвращались не менее категорические ответы начальников, требовавшие, чтобы младший лейтенант Горячеватый выполнял то, что ему поручено, и служил там, где приказала в настоящий момент Родина. На некоторые рапорты не было никаких ответов.

— Бумага все терпить, — ворчал Иван. И развивал известную поговорку дальше по-своему: — Бумагу можно какую на стенку повесить, а какую захватить с собою в отхожее место.

Однажды вечером, когда настроение у Ивана было испорчено очередным письмом-отказом, ему передали через дежурного распоряжение капитана Акназова: готовиться к маршрутному полету в штаб школы, вылет завтра в шесть ноль-ноль.

— Го-го! И то дело!.. — обрадовался Иван. В штаб школы — это же в соседнюю республику, километров за четыреста отсюда. Правда, везти пассажира, майора какого-то из военного трибунала, — скучновато с ним будет. Иван, конечно, доставит его, как ящик с яйцами. Зато на обратном пути… можно будет и бреющим походить.

Достав из планшета потертую карту. Иван осторожно (чтобы не прорвать) вычерчивал линию маршрута. Около него собирались другие инструкторы. Ребята, конечно, завидовали: каждый бы не отказался слетать. Чувствуя себя объектом внимания, Иван чуточку обнаглел.

— Лейтенант, слышь? — обратился он к товарищу постарше. — Дай ветрочет, а то мой ни хрена не действует.

Лейтенант протянул Ивану свой ветрочет — несложный штурманский инструмент, используемый для расчета навигационных элементов маршрута.

— Ага, ладно, — кивнул Иван.

Когда работа была окончена и все направились в курилку подымить, к Горячеватому притиснулся плечом един инструктор, молчаливый такой, малозаметный парень.

— Ваня, сделай доброе дело, — попросил он несмело.

— Чего тебе? — повернулся к нему Иван.

— В отделе кадров давно лежит мой рапортюга. На фронт прошусь, понимаешь? Узнай, что там и как…

Горячеватый нахмурился.

— Некогда мне по отделам кадров ходить, — сказал он, махнув рукой. — Ta зайду вже, не тужи.

Сам же намотал себе на ус: в штабе не только в отдел кадров можно заглянуть, но и к самому начальнику школы пробиться. "А ну послухаем, что он ответить мне с глазу на глаз. Пускай отсылает на фронт — и точка!"

Ранехонько выпорхнул в воздух легкокрылый, сверху зеленый, а снизу светло-голубой УТ-2, похожий на большую крякву. Машину, кстати, так и называют — "уточкой".

Маршрут пролегал вначале над пустынной местностью, потом прижался к предгорьям; слева по курсу, на юге, теснились острые вершины в снежных шлемах — будто несметное войско средневековья. Впереди показался овраг, прорезанный небольшой речкой. Он был довольно широк, без крутых поворотов. "На фронте надо бы снизиться до бреющего полета, идти по оврагу, — размышлял Горячеватый, — маскируясь в складках местности. Отчетливо и впечатляюще представлялись ему боевые условия, он затеял тактическую игру, мысленно выискивая в небе вражеские самолеты, атакуя их внезапно и стремительно. Его острый глаз высмотрел на дальнем склоне тройку диких коз. Спикировать? Ударить по движущимся целям? Горячеватый слегка отжал ручку, понукая машину к снижению. Оглянулся на пассажира: тот сидел в гнезде задней кабины каменным изваянием, вперив глаза в приборную доску. Убрав газ на секунду, Горячеватый прокричал: "Гляньте, козы!" — и показал рукой. Пассажир на это никак не среагировал. "Ну его к черту! — подумал Горячеватый. — С таким деятелем на борту лучше не пикировать, а то еще под трибунал подведет".

Козы, заслышав над собой шум самолета, бросились в кустарник, на их месте осталось лишь облачко пыли.

Четыреста километров — почти три часа воздушного пути для "уточки". Для пилота дело привычное, а майор юстиции, после посадки выбравшись из кабины, побрел прочь неверной походкой. Горячеватый криво усмехнулся ему вслед.

Было около десяти утра, когда Горячеватый приехал с аэродрома в город. Штаб школы пилотов помещался в небольшом двухэтажном здании, окруженном могучими, выше кровли, тополями. Солнце изрядно пригревало, некоторые окна были распахнуты настежь, и оттуда слышались очереди пишущих машинок. Совсем иной мир, не то что на аэродроме или в штабе эскадрильи. Горячеватый имел на руках разовый пропуск, выписанный по звонку знакомого штабного работника, однако мимо часового прошел с опаской: а вдруг не пустит?

Не так-то легко было попасть в кабинет начальника школы — вот чего не учел Горячеватый по простоте своей. В приемной сидело несколько командиров — все с папками, все постарше Горячеватого званием. Адъютант посоветовал младшему лейтенанту пойти погулять по городу, а где-то за час перед обедом явиться — возможно, тогда его примет начальник школы.

Что оставалось делать? Не к Акназову собрался, в дверь не постучишься.

Пошел Горячеватый по городу. Любовался широкими заасфальтированными улицами, слушал веселое журчанье арыков, бежавших вдоль тротуаров. Завернул на рынок, где решительно ничего не мог купить из-за страшной дороговизны военного времени.

Так он дошел до вокзала. Вышел на перрон. Только что отправился пассажирский поезд. Стихал за семафором металлический перестук колес. На дальних путях, в стороне от перрона, стоял состав из пассажирских вагонов, без паровоза. Народу около него множество. А что за состав такой?

Подойдя поближе, Горячеватый увидел на вагонах белые круги, а в них — красные кресты. Санитарный поезд. На людях, толпившихся около вагонов, белели повязки; то голова укутана до глаз, то рука, заботливо спеленатая, покоящаяся на груди, как ребенок… Негромкий говор витал над толпой. Где-то в конце состава грустно напевала гармошка.

Горячеватый медленно шел вдоль вагона, вглядываясь в лица раненых. Вот они, фронтовики… Молодые парни и мужики уже в летах. Еще несколько дней назад они смотрели смерти в глаза…

— Младший лейтенант! Эй, летчик! — послышалось из окна вагона, мимо которого как раз проходил Горячеватый.