Шаукат Сиддики - Божий поселок

Долго еще он изрыгал проклятия и угрозы, затем приказал:

— Возьми из шкафа стакан и вон ту длинную бутылку с углу. Что-то я плохо себя чувствую, нужно принять лекарство.

Спускались предвечерние сумерки, воздух стал прохладнее, на душе у Нияза почему-то было тяжело, и он решил выпить виски. Теперь он часто выпивал и дома.

Анну взял из шкафа стакан, бутылку. В это время раздался окрик Нияза:

— Где ты там провалился?

Анну вздрогнул, бутылка выпала у него из рук и разбилась— виски разлилось по полу. Нияз несколько секунд смотрел на Анну налившимися кровью глазами, затем прыжком кинулся к нему, схватил за волосы и с силой отшвырнул к стене. Анну, как мячик, отскочил от нее и, не удержавшись на ногах, упал. Нияз накинулся на него с кулаками, не разбирая куда бьет — по спине, голове, животу. После одного особенно сильного удара в грудь Анну громко вскрикнул и задохнулся. Некоторое время он лежал неподвижно, как труп. Очнувшись, он попытался встать и убежать из комнаты, но Нияз захлопнул у него под носом дверь и, тяжело дыша, снова набросился на него с кулаками. Свалив Анну на пол, он придавил его всем своим тяжелым телом. Анну бился под ним, как рыба. Нияз крепко сдавил ему горло руками. Мальчик начал хрипеть, глаза его закатились. Нияз испугался и ослабил пальцы. Изо рта Анну струйкой потекла кровь, глаза покраснели. Он лежал неподвижно, не спуская взгляда с Нияза, потом тихо застонал.

— Убирайся сейчас же из моего дома, не то прибью! — прохрипел Нияз.

Анну попытался встать, но снова упал на пол, тело его покрылось холодным потом, он тяжело дышал.

— Ты уберешься или тебе еще мало?!—закричал Нияз и двинулся к Анну. Мальчик, преодолев слабость, сел и, сложив на груди руки, взмолился:

— Не нужно, не нужно!

— Тогда убирайся!—Нияз открыл дверь.— И не вздумай вернуться, все равно прибью! В моем доме нет для тебя места!

Анну встал и, прихрамывая, вышел из комнаты, спустился по лестнице, пересек двор и медленно побрел по безлюдной улице.

IV

Ночь расправила свои крылья, окутав улицы и дома. Анну уже несколько часов брел по темным притихшим закоулкам, ломая голову, куда ему идти. Вконец выбившись из сил, он прилег на тротуаре и уснул.

Около полуночи он проснулся. Ему показалось, что идет дождь и он уже насквозь промок. Анну испуганно сел. В темноте раздался чей-то грубый голос.

-г Ты что, другого места не нашел? Разлегся!

Над его головой стоял мужчина и преспокойно мочился. Анну отшатнулся.

— Ты почему здесь валяешься? Дома места, что ли, не хватает? — обратился к нему незнакомец, покончив со своим делом.

Анну ничего не ответил.

— Где-нибудь поблизости живешь?

— Нет,— испуганно ответил Анну.

Незнакомец постоял молча. В темноте Анну не мог разглядеть его лица, но, судя по голосу, это был крепкий, здоровый человек.

— Почему же ты лежишь здесь?

Анну опять ничего не ответил. Кругом стояла тишина — ни шагов, ни голосов прохожих. Анну вздрогнул, когда где-то совсем рядом заржала лошадь. В нескольких шагах от них стояла тонга.

— Подожди, сейчас иду!—словно успокаивая лошадь, сказал мужчина и снова повернулся к Анну:—Пойдем со мной, чего здесь валяться?

Анну продолжал молча сидеть: он не знал, как ему быть.

— Вставай же наконец! — нетерпеливо прикрикнул на него незнакомец и, схватив за руку, рывком поднял с земли.

Анну пошел за ним следом и уселся в тонгу. Копыта лошади долго цокали по темным улицам и переулкам. Анну, уставший от пережитого за вечер, задремал. Бог знает, сколько времени они ехали так. Когда он открыл глаза, тонга проезжала по темному, безлюдному базару. Только в нескольких лавках светились огни.

Тонга остановилась у лавки торговца молочными продуктами.

— Привет, Науруз-хан, что-то ты сегодня поздно? —-обратился к вознице тучный молочник.

— Пассажир попался удачный, далеко возил,— ответил тот и после недолгой паузы продолжал: — Налей-ка мне сир молока.

— Здесь будешь пить?

— Нет, возьму с собой.

Молочник стал вглядываться в темноту и, заметив молча сидевшего Анну, протянул:

— Так вот в чем дело... Где же ты его поймал?

— Да так, на дороге подобрал. Бог ко всем милостив, Пахелван! —засмеялся в ответ Науруз.

Молочник еще раз оглядел Анну и, почесывая бедро, сказал:

— Мальчишка с виду симпатичный, но маловат еще. Он ведь умрет. Послушайся меня, Науруз, брось ты это, лучше женись.

— Вот еще, женись1 Зачем мне это нужно? I

— Ох, смотри!

— Э, Пахелван, поменьше болтай I Неси-ка молоко, да с полсира сметаны, если есть.— Он протянул молочнику пять рупий.— А если сметаны нет, то тащи чего-нибудь еще.

— Везет тебе! — сказал молочник.

Науруз улыбнулся.

Пахелван передал ему бидончик с молоком.

— А сметаны нет, возьми творог.

— Ну давай, только поскорее.

Взяв сверток с творогом и сдачу, Науруз подошел к тонге, отдал бидончик и сверток Анну, расправил поводья, щелкнул языком, и тонга покатила. Вскоре они въехали в большой двор с полуразвалившимся забором. В глубине виднелось несколько приземистых построек, крытых черепицей. В одной из них расположилось жилье Науруза.

Он отомкнул замок, и они вошли в темную, сырую комнату. Науруз зажег лампу. Анну огляделся — у одной стены стояла кровать с несвежей постелью и набросанным поверх нее грязным бельем. Рядом сундучок, на котором стоял кувшин для воды, бутыль с керосином и лежала какая-то мелочь.

Науруз сбросил с постели в угол грязное белье и обратился к Анну:

— Садись здесь. Я пойду распрягу лошадь. Не бойся, я скоро вернусь.

Он вышел, Анну уселся на кровати, свесив ноги, и оглядел комнату — все здесь чужое, незнакомое. Сердце его сжалось. За последние несколько часов в жизни его произошло столько событий, и ему казалось, что все это — долгий дурной сон.

Вскоре вернулся Науруз и запер дверь на ключ. Налив в алюминиевую миску молока, он поставил ее перед Анну. Мальчик не ел ничего с полудня, был голоден, поэтому съел немного творогу и запил молоком. Науруз потушил лампу, и они улеглись.

Утром Науруз ушел чуть свет. Анну уже проснулся, глаза его были полны слез. Он видел, как уходил Науруз, но ничего не спросил. Где-то рядом в мечети раздался крик муэдзина: «Алла акбар, алла акбар!»

Со двора доносились голоса, шум: плач детей, кашель стариков, визг женщин. Анну лежал неподвижно, прислушиваясь к этому гулу.

Дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошел Науруз. В руках у него был сверток с пури *.

— Ты еще лежишь? Умылся хотя бы.

Анну молча встал, набрал из кувшина воды и умылся.

Его мутило, но Науруз насильно заставил его съесть две пури, четыре пури он положил в чашку — на обед.

— Если удастся, загляну днем, а нет, так вернусь только вечером. Никого не бойся. Если тебе что нужно, так скажи.