Шаукат Сиддики - Божий поселок

Машина умчалась. Салман долго глядел ей вслед, потом медленно побрел дальше. Ему было грустно и тоскливо. Воспоминание о том, как однажды ночью эта прекрасная девушка пришла к нему, моля о любви, не давало ему покоя. «Мы могли быть вместе, мы могли быть счастливы, а сегодня она не захотела даже взглянуть на меня. Может, она мстит мне или считает подлецом?»

Вечер прошел в тягостных раздумьях. Наутро Салман обратился к Али Ахмаду с просьбой отпустить его на несколько дней домой, так как у него заболела мать. Дав ему на дорогу двадцать рупий, Али Ахмад просил его поскорее возвращаться.

Ночным поездом Салман уехал.

II

Туманным августовским утром, со старым чемоданчиком в руках, Салман появился на пороге родительского дома. Отец встретил его сухо, как непрошеного гостя. Мать обрадовалась, прижала его голову к груди, поплакала. Остальные смотрели на него холодно и удивленно, ни о чем особенно не расспрашивали и вскоре перестали замечать. Его осунувшееся лицо, ввалившиеся глаза и потертая одежда говорили сами за себя — он был неудачник, а неудачников в семье не любили.

За время его отсутствия в доме произошли большие перемены. Отец вышел в отставку и теперь получал пенсию. Он отпустил бороду и регулярно пять раз в день молится, встает на рассвете и читает коран, но большую часть времени проводит в своей комнате, покуривая хукку * и изучая религиозные книги. По вечерам, помолившись, он молча усаживается в гостиной. Вскоре собираются его сверстники. Они покуривают хукку, жуют пан и беседуют о том о сем.

Отец был очень доволен своим положением. Он гордился тем, что тридцать шесть лет честно нес государственную службу, никогда не вызывая недовольства начальства. Теперь он получает заслуженные триста двадцать пять рупий пенсии и живет себе припеваючи. Дети взрослые, он дал всем высшее образование и всех устроил. Вот только средний сын, Салман, оказался неудачником. Отец хотел, чтобы он стал гахеилдаром или хотя бы помощником полицейского инспектора, но Салман не оправдал его надежд.

Мать выглядела старше своих лет. Здоровье у нее было неважное, ее мучили приступы тяжелого, надрывного кашля. Она часто плакала и жаловалась на свою жизнь. Когда-то она управляла всем домом, но теперь к ней относились хуже, чем к служанке. Она жила в тесной и темной комнатушке, из которой редко выходила. Детей своих она считала высокомерными и невоспитанными, а они упрекали ее в невежественности и неряшливости. Когда в дом приходили почетные гости, мать старались не пускать в гостиную, потому что, по мнению домочадцев, она не умела держать себя в обществе и за нее якобы приходилось краснеть перед людьми.

Приход гостей был единственной возможностью, когда она могла отомстить своим неблагодарным детям. В эти дни она выходила в гостиную в своем истрепанном платье, волоча ноги в растоптанных туфлях. Лица обеих ее дочерей и невестки становились бледными. Они бросали на нее красноречивые взгляды, говорящие, чтобы она поскорее убралась, но мать делала вид, что ничего не замечает, усаживалась с гостями и начинала рассказывать им всякие истории. После ухода гостей в доме поднималась буря. На бедную женщину обрушивался град упреков и оскорблений. Она плакала и грозилась, что уедет навсегда к своей сестре. Всхлипывая, она вытаскивала из сундуков свой небогатый скарб, сворачивала постель и приказывала слуге бежать за тонгой. Все это происходило в строгой последовательности, как в театре. Затем мать начинала прощаться: обнимала каждого и долго плакала, прижимая детей к груди. Это была кульминация домашней драмы: мать плакала, дети хором уговаривали ее остаться и злились друг на друга. Постепенно страсти начинали остывать. Мать уже не настаивала на отъезде — и все оставалось по-прежнему.

Обычно перед приходом гостей ее старались умаслить, уговаривали сидеть тихо в своей комнате и не показываться в гостиной. В те дни, К )гда ее появление в гостиной было особенно нежелательно, дверь комнатушки запирали. Hd это помогало редко: мать могла поднять такой шум, что всем соседям становилось ясно — пришли гости и бедную женщину снова заперли.

Больше всего переживала мать, что ее лишили права вести домашнее хозяйство. Поэтому особую обиду она питала к младшей дочери, которая распоряжалась всем в доме, хотя главной ее страстью были наряды и косметика.

Средства на приобретение нарядов она «экономила» либо из денег, которые ей давали на расходы по хозяйству, либо вымогала у матери ее скудные сбережения.

Старшая сестра Салмана преподавала в каком-то лахорском колледже и приехала на каникулы домой. Она кончила философский факультет, но перед собой ставила только одну философскую проблему—выйти замуж за какого-нибудь крупного правительственного чиновника. В ожидании такого жениха у нее в волосах появилась уже седина, и никакая косметика не могла скрыть морщинок у глаз. Она мало разговаривала и относилась ко всем домашним так, словно они были ее рабы. Потеряв надежду выйти замуж за правительственного чиновника, она хлопотала теперь о предоставлении ей стипендии для поездки за границу. С этой целью она так часто посещала квартиру чиновника министерства просвещения, что дело приняло скандальную огласку.

240

Старший брат работал в департаменте ирригационной сети. Он был какой-то неестественный, во всем старался вести себя, как «истинный англичанин». По утрам пил чай в постели, во время завтрака читал газеты, выискивая строки, где упоминались имена знакомых ему чиновников. Уходя на работу, целовал провожавшую его до порога жену в лоб и говорил ей: «Бай-бай». К жене он обращался не иначе, как «дарлинг» , питал страсть к голливудским фильмам и подражал их героям в одежде и манерах.

Чуть не каждый день он устраивал в доме нововведения. Однажды принес колокольчик и поставил его на обеденном столе, чтобы, звонком созывать обитателей дома к завтраку или обеду. В другой раз раздобыл для жены «хула-хуп» и по утрам заставлял ее заниматься, давая при этом очень странные советы. Большинство своих «опытов» он производил на жене. Когда она полнела, заставлял худеть, когда худела, пичкал, чтобы поправилась. С детьми он говорил только по-английски, и если у них нечаянно срывалось слово на урду ***, он выходил из себя. Должность у него была небольшая, жалованье невысокое, а расходы росли день ото дня. Поэтому он изощрялся в изыскании все новых и новых путей для получения взяток. Больше всего в жизни он хотел, чтобы его принимали за важную персону, а мать не только не признавала этого, но еще и называла его дураком. Вечерами, выпив пива, он «отводил душу» — поносил на чем свет стоит бедную старуху.