Сергей Солоух - Рассказы о животных

– А если договоримся посмотреть, как у них все, поедете, поработаете с их местным администратором? – спросил Валенок.

Шейнис опять пожал плечами, и это в данном контексте, по всей видимости, означало: да как скажут.

– Поедет, куда он денется, – легко за своего человека постановил Потапов. – Немец – кормилец, как его не уважить, даже если он и болван.

На лестнице, уже поднимаясь на второй этаж, Игорь поймал себя на странном чувстве. Пустой, в общем-то, не разрешивший ни одного текущего вопроса разговор как будто бы его порадовал. Странной созвучностью, нежданным откликом.

Впервые за все время работы в компании Олега Запотоцкого Игорь увидел человека, которого коробило, всякий раз коробило, когда свинцовой пулькой воздух дырявило привычное здесь всем определение. Немцы. Во всяком случае, так показалось, такое было ощущение невидимой, но общей струны. Резонирующей одинаково в большой голове Игоря и маленькой, похожей на фигушку, Лени Шейниса.

Воздух в кабинете Запотоцкого всегда морской. Искрист и влажен. С того места, где сидит у приставного стола Игорь, в щелку неплотно закрытой дверки антресоли офисного шкафа виден белый бок и синяя аэродинамической формы крышка бутылки-брызгалки. Нет никаких сомнений, что время от времени, разминая ноги и разгоняя мысли, хозяин кабинета оставляет черное кресло с высокой кожаной, пилотской спинкой, встает и ходит по своим тропическим владениям с водяным садово-кухонным пистолетом.

Впрочем, сейчас он неподвижен и весь внимание. Старший менеджер по продажам Валенок подробно обрисовывает ситуацию, сложившуюся в Киселевске на Красном камне.

– Ну и когда, вы полагаете, Игорь Ярославович, от немцев будут вести?

– В начале этой недели, так обещал их новый генеральный, сегодня, завтра, я так думаю. В любом случае, планирую сам завтра позвонить, напомнить, если, конечно, ничего от них не будет…

– А как, вы сказали, зовут этого нового начальника?

– Альтман. Роберт Бернгардович.

– Бернгардович, смотри-ка. Сын писателя-антифашиста Келлермана, большого друга СССР, а так нехорошо себя ведет.

С той стороны стола, где по традиции место мелкой шелупони, Полторака и Гусакова, раздается громкий смешок. С каким-то даже призвуком, словно довольно хрюкнув, свинья вдруг разрешилась вполне членораздельным, человеческим «ну да».

– Вы что-то хотите добавить, Андрей Андреевич? – Запотоцкий быстро поворачивает голову на звук.

– Ну да, ну нет, в смысле того… – что-то слегка мешает Полтораку.

– Да что вы крутите, давайте прямо, тут все свои.

– Я думаю, что если он, так сказать, наш, карагандинский, большой друг СССР, как вы сказали, может быть, надо и подход другой применить… от европейских, так сказать, к нашим, местным, проверенным методам перейти…

Мгновенная неловкость возникает из-за того, что нехорошая мыслишка, неприличное, полуосознанное подозрение, вертевшееся у всех и каждого в голове, где-то на самом донце сознания, всплыло. Пусть самым неясным и косноязычным образом, но высказано вслух. А как же. Собственные методы работы Полторака с учебными и лечебными госучреждениями известны хорошо и подразумевают всегда такую неудобную для бухгалтерии операцию, как обналичивание.

Всех сразу спасает Запотоцкий. Подумав какую-то секунду, уверенно отрезает:

– Нет, нет, это едва ли. Они, фашисты, не такие. Даже карагандинские.

После обеда, спешно уезжая из офиса к какому-то отменно развернувшемуся колбаснику из пригородного Комиссарова, Игорь на лестничной площадке столкнулся с Гусаковым. Борек, мрачно сопевший и дувшийся на жизнь и на судьбу весь этот день, завидев Валенка, преобразился. Так широко и по-товарищески осклабился, что сигаретка едва не выпала из его слишком стремительно распавшегося рта.

– Что, Игорь Ярославович, – спросил он, ловко то ли зубами, то ли языком, то ли всей головой подхватывая скользкий, мокрый фильтр, – теперь падла на ваш кусок разинула роток?

Странная склонность к фигурной, образной речи несложного, как топорище или кочерга, Бориса Гусакова, часто мешала понимать его совсем простые мысли.

– Вы это про сеть мясных магазинов? Вроде бы никто пока не покушается на этот проект.

Улыбка на узком лице Бориса стала такой большой, что сигаретку пришлось подхватить пальцами, а дыму дать волю выходить, откуда сможет, как у мухомора.

– Какой вы добрый, Игорь Ярославович, – ласково, но с явной укоризной заметил Гусаков, – даже и не поняли, что эта курва, Полторак, сегодня в наглую себя на ваше место предлагал.

– Вы думаете?

– Выдумывает пусть кто другой, а я знаю.

Противно и неприятно было все. И намек половины таракана на то, что чистый, в смысле всяких откатов и темных схем, частный бизнес, которым ведал все эти годы в «Старнете» Валенок, может потерять разом и свою прозрачность, и свою законность. Все то, что до сих пор делало Игоря другим в этой конторе. Как-то увязывало его прошлое, генетику – доцентство и кандидатство – с благоприобретенной необходимостью что-то впаривать и что-то отжимать. И в свете какого-то полуугасшего, легонько детской лампадкой еще теплившегося достоинства, особо противоестественной казалась вот эта, черт знает на какой почве вдруг ставшая произрастать и проявлявшаяся все яснее, отчетливее и навязчивее приязнь Бориса Гусакова. Беспардонного и полуграмотного грубияна, варившегося по шею, по маковку, с головой, всем своим сухостоем, в бесстыдной полукриминальной сфере голого нала и устных личных договоренностей.

Вот только этого Игорю не хватает. Стать здесь кому-нибудь своим. Товарищем. Хотя, наверное, если не хочешь умирать, точнее говоря, еще не можешь позволить себе эту роскошь, другого пути и нет.

Однажды на Игоря кричал пассажир. Совершенно случайный, чужой человек. Мальчишка. Совсем щенок.

В бухгалтерии завода «Красный Октябрь», прощаясь после обмена актами сверки, главбух как будто с легким оттенком зависти спросила:

– Теперь, наверное, уже домой, в Южносибирск?

– Нет, – невольно в этот самый тягучий, нескончаемый послеобеденный третий час, пришлось ее разочаровать, – сегодня надо еще успеть в «Белон».

– Так вы в Белово? Прямо сейчас? – очки главбуха блеснули, как отворяемая утром форточка в окне напротив. – А моего сына не возьмете?

И что-то еще добавила про девушку-невесту и сломанное транспортное средство отпрыска.

– Это вам по пути, мы как раз здесь рядом, на Дзержинского живем, напротив школы.

И в самом деле, напротив школы на Дзержинского, как вымпел, в красной куртке с белыми рукавами реял молодой человек.

– Здравствуйте, – сказал он, не садясь, а как-то вливаясь в машину, во всю ширь заполняя пассажирское кресло своей коктейльной синтетикой. – Спасибо, а у меня радиатор, блин, потек…