Карлос Оливейра - Современная португальская повесть

Жулия упирает руки в пол. Сквозь пелену, застилающую ей глаза, она видит спускающуюся со ступенек Мариану. Ее пугает все. Обессиленная, с разметанными по плечам и лбу волосами Жулия встает.

— Куда это ты?

— Да что ты ее спрашиваешь? — повышает голос Аманда Карруска. — Иль сегодня не воскресенье? К своим идет, к своим! Будут там о походе в город говорить. Теперь ведь у них просто: соберутся, пойдут в город, и готово — работа в руках! Послушай-ка, а тебе-то в городе что надо? У тебя ж работа есть!

— Я за отца пойду и за других.

— Давай, давай! Собирайтесь и все вместе к волку в логово! — пророчествует с горькой усмешкой на губах Аманда Карруска. — Но после не жалуйтесь.

— Почему это мы должны жаловаться? И что может случиться хуже того, что уже случилось, что может быть хуже той жизни, что мы имеем?

Старуха пристально, с интересом смотрит на внучку.

— Ну, и чего вы хотите?

— Покончить с этим. Покончить с той нищетой, в которой мы живем. Мы и другие. — Мариана идет к двери. — Я, бабушка, теперь знаю то, о чем раньше и понятия не имела. Да, да, мне объяснили, что так жить, как живем мы, — преступление. И я согласна с ними.

— Ох, какую новость сказала, скажите пожалуйста! — На лице старухи искреннее разочарование. — Что это преступление, я и сама знала!

— Ну, и что вы сделали, чтобы покончить с этим?

Неожиданный вопрос повергает Аманду Карруска в смятение. Она видит, как внучка, уже идя по двору, оборачивается и смотрит на нее. Старуха растерянно провожает ее взглядом вниз по склону.

— Бог мой! — шепчет Жулия в отчаянии. — Неужели мало, что прибрал отца?.. Не знаю, что и думать…

Аманда Карруска прерывает ее:

— Ну, что ты тут молишься?

— Ой, не вернется он, мама!

— Ты уж хочешь, чтоб твой мужик туда и обратно за ночь обернулся.

— Нет, но…

— А, оставь! Иди хнычь в другое место.

Сидя на корточках, Аманда Карруска задумывается. Спустя какое-то время лицо ее покрывается морщинами.

— Что там, на этих собраниях, говорят они друг другу? Что они могут сказать нового?

Жулия идет по двору, пристально глядя вдаль. На месте, где была печь, сидит качающийся Бенто. Хриплые заунывные звуки его песни сливаются с завыванием ветра.

— Собрания, походы в город… — бормочет себе под нос Аманда Карруска. — А! Не понимаю я этих людей!

Надвинув на глаза шапку и засунув руки в карманы, размеренным шагом идет по дороге Палма.

Идет от лачуги Тоурежа, где находится тайник для переправляемого из Испании товара. В правом кармане пять замусоленных банкнотов. На пути — лавка Миры, белая, вытянутая, с голубым фасадом.

Против обыкновения, в этот воскресный день в лавке пусто. Палма не совсем уверенно присаживается к столу.

Жозе Инасио Мира серьезно приглядывается к нему.

— Ну, как вижу, все в порядке…

— В порядке. Только вот я вначале…

— Не надо, не надо об этом. Я только хотел знать, что все в порядке.

Какое-то время они смотрят друг на друга. Палма устраивается поудобнее на скамье. Проводит рукой по рту, сдерживая зевоту, и замечает полку с товаром. В вогнутой, чуть ржавой сетке он видит огромный кусок мяса.

— Отрежь-ка мне полкило мяса, кило сала и три хлеба, давай.

— Обожди. Говори по порядку.

И пока Жозе Инасио Мира отпускает ему товар, Палма изо всех сил таращит глаза, борясь со сном.

— Что случилось? Воскресенье, а в лавке ни души.

— Да, кое-что случилось…

Завернув покупки в бумагу темного цвета, Жозе Инасио Мира кладет их перед Палмой.

— Да ты от дочери должен знать… Только вот чего они хотят? Это вопрос. Работы? Как я знаю, чтобы получить работу, тайные собрания не нужны.

— Так ведь люди ничего не могут сказать открыто, — сопротивляется Палма, озабоченный поворотом дела. — Как они могут по-другому.

— Да не в том дело. На уме у них еще кое-что. Они не как все. Голодные-голодные, а нос вверх дерут будь здоров.

Преодолевая усталость, Палма начинает слушать внимательнее.

— Знаешь, я вот, — снова говорит Жозе Инасио Мира обиженным тоном, — продаю продукты в кредит. Сегодня — одному, завтра — другому. Чего еще надо? Воем? Не могу, невозможно.

— Не туда смотришь. Мы вовсе не хотим покупать в кредит. Мы хотим зарабатывать на жизнь.

— Но ведь с работой плохо уже много лет!.. Сколько себя помню, всегда так было. И какого черта? Не одни же вы в таком положении. Я вот, например, тоже в убытке: никто не покупает, нет денег!

Жозе Инасио Мира ходит из угла в угол. Скручивает сигарету, закуривает и принимается связывать покупки.

— Хочешь мешок под все это?

— Давай.

Палма расплачивается и прячет полученную сдачу.

— Правда-то в том, — снова начинает Палма, — что есть работа, что нет ее, жрать все равно каждый хочет. И тут ничего не поделаешь.

— Ничего не поделаешь, — быстро перебивает его Жозе Инасио. — Вот ты, например, не пошел с ними, отказался, поступил, как счел нужным. А хорошо или плохо? Не все ли равно. Деньги заработал, несешь еду домой. Ну не лучше ли так?

— Так-то оно так… Только повезло мне.

— И будет везти. Важно, чтобы ты вел себя как положено. Глупостей не делал! А то — собрания!..

Палма молчит. Нет, его взгляды на жизнь никогда не походили на те, что высказывает хозяин лавки.

— Ладно, — прощается он. — Я пойду.

Закидывает за спину мешок и выходит.

Увидев его на опушке, возле дубовой рощи, обе женщины, успокоившись, усаживаются на пороге дома и поджидают. В дом они входят только следом за ним.

Молча смотрят они, как на столе появляется хлеб, мясо, вино. И все так просто, естественно. Палма отрезает ломоть и идет во двор, к Бенто… И пока тот ест, ласково гладит его по голове.

— Бедненький, бедненький Бенто…

Обходит двор, осматривает стены и крышу лачуги. Чувствуя себя снова хозяином и главой семьи, он, прежде чем лечь на жалкое ложе и уснуть, говорит:

— Разбудите меня в полдень.

Вечером Мариана всю семью находит за столом. Запах еды в доме, радостные лица создают праздничное настроение.

— Бери скамью, подсаживайся.

— Я с собрания, отец.

— Потом расскажешь.

Сухой ответ Палмы радует Аманду Карруска. Ее сморщенное лицо озаряет улыбка, но она ни на минуту не перестает жевать жареное мясо, жадно собирая хлебным мякишем жир с тарелки.

Досадуя на отца, Мариана принимается есть.

Съев свой кусок, Жулия тянет к сковородке руку, но тут же, не решившись, отдергивает. Притихшая, она сидит прямо, чуть склонив голову набок.

Понимающий, нежный взгляд Палмы задерживается на жене.

— Ешь, ешь еще, — говорит он.

Слова мужа звучат для Жулии как ласка. Она смотрит по сторонам, не обратил ли кто на это внимания. Ей стыдно.

— Я сыта…

Палма пододвигает к ней сковородку.