Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

— А твой отец? — спросила Маргарет. — Его она разве не любила?

— Думаю, что любила. Когда-то… А вот ближе к концу… В последние годы… Как сказать… После смерти Билли все как-то сразу пошло наперекосяк. Они стали словно чужие, каждый жил своей жизнью.

— Как печально.

— Да, печально. Душа болела смотреть на это. Ну, вскоре явился Чарли Эймс. По крайней мере время он выбрал подходящее — и на том спасибо. Слушай, Маргарет… тебе эта мелодрама из истории одной семьи еще не наскучила? Если что, скажи, я замолкну.

— Ну что ты, продолжай, пожалуйста. Мне интересно…

Оказалось, кое-что не так просто и вспомнить. Но после стольких лет Лэндон, пожалуй, с благодарностью воспринял приглашение высказаться. Однажды он начал рассказывать об этом Вере, и что-то помешало. То ли телефон зазвонил, то ли кто-то пришел. И она уже не попросила его начать сначала. Сейчас он смотрел прямо перед собой, сквозь лобовое стекло — на длинную прямую дорогу и белеющее небо.

— Чарли приехал в Бей-Сити сразу после войны. Он был американец, откуда-то со Среднего Запада, из Небраски или из Айовы, — простой деревенский парень, который в годы депрессии снялся с места и двинул на запад. Ты же знаешь, в тридцатые годы в такое путешествие пускались тысячи парней и девушек. Со всей Америки; да и из Канады, надо полагать, тоже. Они двигались в Калифорнию, надеясь выбиться в люди, сорвать банк. Въехать в мир кино на своих улыбках. Чарли в молодые годы, наверное, был парень красивый. В общем-то, ему удалось сняться в нескольких картинах, в маленьких ролях, но в основном он подрабатывал где придется, а потом началась война, и он ушел во флот. После войны он какое-то время пошатался по стране и осел в Канаде, в Бей-Сити — у него там был двоюродный брат. В городе Чарли возглавил старый «Королевский театр». Странно все же, что они сошлись — Чарли и моя мать. Мать была женщина крупная, блондинка, хороша собой. Такая грубоватая скандинавская красота. Но я всегда думал, что она соблазнится каким-нибудь щеголеватым латиноамериканцем с тоненькими карандашными усиками и черными прилизанными волосами. Но она соблазнилась Чарли, а он тоже был блондин и здоровяк — вполне мог сойти за ее брата. Управлять «Королевским» больших талантов, я думаю, не требовалось. Единственное зрелище на многие мили, а телевизоров тогда еще не было. Люди на стенку лезли от скуки. Однако же Чарли как-то умудрился угробить это дело. Наверное, он был слишком добродушный человек — из таких удачливые бизнесмены не получаются. На дневных субботних представлениях он сам стоял у входа за контролера, и ползала детворы смотрели спектакль бесплатно. Либо им удавалось прошмыгнуть мимо Чарли, либо его это мало тревожило. Собственно говоря, он и сам был большим ребенком, все время какие-то шутки, истории. Казалось, он ни к чему не относился слишком серьезно. Может, моей матери после двадцати лет с отцом — весь в делах — нужно было именно это. И потом, Чарли повидал свет. Работал в самом Голливуде! Своими глазами видел Богарта, Гейбла, Джин Харлоу [75] Звезды американского кино 30–40-х гг. . Естественно, мать стала самой преданной зрительницей его театра, скоро они стали задерживаться у выхода, когда публика уже разошлась. Наверное, рассуждали о кино. Видимо, он рассказывал о людях, которых видел, о городах, где бывал, — шикарные воспоминания из той жизни. Они из него так и сыпались, да одно забавнее другого. Смешить он умел. Очень скоро Чарли стол предаваться воспоминаниям внутри театра, как-то вечером их видели выходящими вместе. Время было позднее…

— А твой бедный отец? — воскликнула Маргарет. — Он не догадывался о том, что происходит?

Лэндон улыбнулся. Сочувствовать тихому человеку, который сидит дома и ждет, — это было в духе Маргарет. Между тем его суровый и угрюмый отец вовсе не был безвинной овечкой. Когда посмотришь на вещи с другой стороны, получается объективнее. Сколько раз за многие годы Лэндон размышлял об этом! Только, спрашивается, зачем? Все это теперь в прошлом, стало древней историей.

— Ну, что сказать про отца… Понимаешь, он жил книгами. Вернется с сортировочной станции, нагнется над раковиной, смоет скопившуюся за день грязь. И к стопке библиотечных книг на столе в прихожей. Это был его мир. Но когда мать пригласила Чарли к нам на ужин, отец, я думаю, что-то учуял. Это, если разобраться, был дерзкий тактический ход. Видимо, чтобы избежать сплетен, она хотела сделать из Чарли доброго друга, своего человека для всего семейства. Ясное дело, номер не прошел. Отец терпеть не мог Чарли, к тому же он увидел, что мать вся дрожит от возбуждения. Если человек влюбился, скрыть это очень трудно, тем более такой человек, как моя мать — актриса в душе. Помню, Чарли рассказывал одну из своих историй, а отец велел ему прекратить — из-за Эллен. Ничего там страшного не было, невинная голливудская сплетня про какую-то вечеринку, где все плавали в чем мать родила. О-о, как он сыпал знаменитыми именами! Мы все ему просто в рот смотрели. Кроме отца, который был неприятно поражен. И попросил Чарли прекратить… Тот нисколько не расстроился. Просто пожал плечами и перескочил на что-то другое. Но повторного приглашении он уже не получил. А потом… Прихожу я как-то домой, а отец сидит в кухне и читает книгу. Он уже поужинал и читал Герберта Уэллса. Посмотрел на меня и говорит: «Твоя мать ушла, Фред. С Чарли Эймсом. Думаю, она не вернется. Тебе и твоей сестре она оставила письма. Они в ваших спальнях. Ужин на плите». Да, особой пылкостью он не отличался.

— Ах… А что почувствовал ты, дорогой мой Фредерик? Ты был потрясен?

— По правде говоря, не знаю… Потрясен? Вряд ли. А мать действительно ушла. Махнула через весь континент в Калифорнию. Знаешь, если я что и почувствовал, так это облегчение. Ведь мы жили в напряжении, и вот оно исчезло. Воцарился покой. Стало легче дышать. Мне неуютно, когда вокруг ссорятся и огрызаются, такая атмосфера не для меня, Маргарет. Я люблю, чтобы все друг с другом ладили. Будь у меня побольше бойцовских качеств… Короче, мать оставила письмо… Ну, должен я тебе сказать. Это был перл. На лиловой почтовой бумаге, что ни страница — то вверху желтые цветочки. И запах духов. Матушка была жутко сентиментальной особой. А начиналось это чертово письмо так: «Дорогой сыночек…» Она в жизни не называла меня «дорогим сыночком», и вот, пожалуйста, — ее крупным, размашистым почерком. Она накатала страниц двадцать. Да, Маргарет, там было что почитать! Такая драма! Прямо «Двадцатый век Фокс» [76] Крупнейшая киностудия США. . Некоторые строчки я до сих пор помню. «Если раньше меня с твоим отцом и связывали какие-то чувства, теперь они рассеялись в дым». «Я здесь задыхаюсь». «Теперь я нашла человека, с которым смогу разделить мою мечту». И так далее, и так далее. Это была вовсе не моя мать: ее рукой водила Бетт Дэвис [77] Известная американская киноактриса. . Все же своего часа она дождалась. Ведь ей, наверное, хотелось удрать все эти годы. Однако она дождалась, пока мы вырастем и станем более или менее самостоятельными. А потом воспользовалась первой же возможностью. Я ее не виню. Может, тогда и винил, а сейчас — нет. А уж в городе разговорам конца не было! Это сейчас такое в порядке вещей. Ну, сбежит какая-нибудь домохозяюшка из пригорода с агентом по продаже оконных рам — на второй день все об этом забудут. Но это был Бей-Сити, 1948 год, и, доложу я тебе, волна поднялась немалая. Отцу пришлось до конца года отправить Эллен в интернат — в другой город. Она сильно переживала. Я тогда кончал школу, и многие мне сочувствовали. Я стал почти популярен. Ребята, которые раньше и не смотрели в мою сторону, теперь предлагали мне взаймы. Даже наш физкультурник — и тот изо всех сил старался быть тактичным. Никаких кувырков на брусьях в воспитательных целях, никаких трех лишних кругов по залу для толстого Фредди. Мы с отцом холостяковали в старом доме и управлялись совсем неплохо. Если разобраться, мы так хорошо не питались долгие годы. Ведь из матери повар был никудышный. А теперь все городские дамы стройными рядами перешли на нашу сторону. Многие из них были старые соперницы матери — теперь уже в возрасте, с сетками для волос, с варикозными венами. Кстати, у матери в этом городе настоящих подружек никогда не было. Так вот, к нам приходили дамы и приносили кастрюли с тунцом, слоеные пироги и широченные улыбки, означавшие: «Я же вам говорила». О-о, они помогали нам с радостью. Видеть нас в таком положении — это тешило их самолюбие. Люди готовы протянуть руку помощи, когда знают, что тебя сунули носом в дерьмо.