Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

Я заметил, как Кури что-то возбужденно сказал толстому Джиму, и тот покинул ресторан, глумливо хихикая, не отказав себе в удовольствии бросить на нас последний взгляд. У меня было такое чувство, будто необъятная туша таксиста придавила меня к земле.

— Пошли отсюда.

Я произнес это весьма решительно. Мадлен взглянула на меня с изумлением.

— Неужели ты позволишь им выгнать себя?

— Мы уже достаточно потешили публику.

Она не ответила, но лицо ее сохраняло упрямое выражение. Выгнать себя! С блохами не сражаются. Просто меняют одежду, вот и все. Мадлен долго потягивала содовую, потом вдруг объявила:

— Я иду в кино.

В кино! Она, видимо, сочла, что это будет достойным завершением вечера.

— Но, Мадлен, ведь сегодня наш первый вечер в своем доме!

— А что дома делать? Расставлять по местам вещи?

Неужели между нами уже пролегла пропасть? Почему ее не тянуло в уединение нашей квартирки, где мы могли бы побыть вдвоем? Или она просто заскучала от дождя в этом городе, где нет иных развлечений, кроме кино и ресторана Кури? Я смутно понимал, что где-то образовалась трещина, что за этот день моя жена пусть немного, но отдалилась от меня: она слегка натянула нить, желая испробовать ее прочность, и нить порвалась, хотя всерьез Мадлен этого не хотела. Несколько месяцев, пока мы были женихом и невестой, и недолгие первые дни совместной жизни прошли в каком-то полузабытьи, когда мы обнимали друг друга, закрыв глаза. В сущности, эти объятия, вероятно, так и не создали между нами ничего по-настоящему прочного. Мы по-прежнему совершенно не знали друг друга. Так двое случайных знакомых входят в роль на одну ночь, а наутро просыпаются бледными и отяжелевшими, и им уже ничего не нужно друг от друга. Задумывалась ли она над сутью наших отношений, обнаружила ли, как и я, их зыбкость и нежизнеспособность? Нет. В свои двадцать четыре года Мадлен не задумывалась ни о чем, зато мгновенно чувствовала все, была скора на желания и не склонна серьезно оценивать то, что получала. Возможно, если постоянно находить ей развлечения и до предела заполнять ее жизнь пустой и разнообразной деятельностью, она забыла бы обо всем на свете, о хрупкости нашей любви и о том, что мы обречены всю жизнь бежать в одной упряжке.

Мне тоже захотелось укрыться в кинозале, избежать сидения вдвоем, когда можно нечаянно перестать играть в других людей и выдать себя. Надо было срочно искать какого-то угара, какого-то движения или его видимости, лишь бы сохранить хотя бы эту возможность касаться ее сквозь тьму протянутыми руками. Может быть, и Мадлен бессознательно стремилась к тому же?

— Прекрасно, в кино, так в кино. Ты права. Дома сейчас очень неуютно.

Она испытала явное облегчение, тщательно напудрилась, подкрасила губы и, тряхнув головой, откинула назад волосы. Выходя из ресторана, она взяла меня под руку и прильнула ко мне, демонстрируя всему миру, что она моя. Я тут же простил ей все.

В кино она положила голову мне на плечо. И так просидела неподвижно весь фильм, устремив на экран горящий взор и сжимая мне руку всякий раз, когда герой и героиня целовались. Это выглядело комично.

На улице ее глаза все еще блестели.

— Ты под впечатлением? — спросил я.

Мой вопрос словно внезапно отрезвил ее.

— Да нет, не в этом дело. Просто там все так легко, так непохоже…

Она не договорила, ограничившись этим расплывчатым замечанием. Впрочем, Мадлен находила точные слова только в плохом настроении.

Эта ее потребность раздваиваться, убегать от самой себя с помощью таких примитивных способов, как кино или музыка ресторанных автоматов, меня немного тревожила, хотя я и сам не понимал почему. В сущности, она жила большей частью где-то далеко, а когда возвращалась, то ее раздражали все, кто оказывался рядом. Сколько раз я видел ее застывший взгляд, устремленный сквозь меня в пространство!

— Ну что, теперь домой?

В знак согласия она улыбнулась, как могла улыбнуться девочка, еще не отучившаяся показывать язык и дуться до тех пор, пока не получит того, что хочет; этой девочке навязывали поступки взрослой женщины, и она соглашалась нехотя, ибо это противоречило ее натуре, и любить она не научилась, потому что, вероятно, еще не успела вырасти. О господи! Да зачем вообще нужно быть взрослой женщиной или взрослым мужчиной!

В темноте Маклин выглядит иначе, чем днем, несмотря на смешанный с асбестовой пылью дождь. Гирлянды электрических лампочек создают обманчивое впечатление кружения, превращая терриконы в гигантские карусели. Неоновые буквы, тихонько гудя, мигают по обе стороны улицы Грин, образуя слова, которых никто не читает. Витрины универмагов приобретают в бликах неона неожиданную игру красок. Шахтеры выходят на улицу принаряженные, как и их красотки; они одеты с не меньшим шиком, чем жители больших городов, разве что цвета чуть более кричащие. Все это напоминает обстановку городка на фронтире в эпоху бума, когда судьба еще была благосклонна к искателям богатства и счастья. Я не удивился бы, услышав вдруг перестрелку за холмом или увидев в отеле рулетку. На самом же деле Маклин устал и не сулит подобных сюрпризов. Здесь есть лишь два места, где можно выпить, — это два имеющихся в городе отеля. Десяти полицейских, которые никогда не выходят на дежурство все одновременно, вполне достаточно, чтобы охранять покой граждан, и работа под землей кипит, не прерываясь ни днем ни ночью, прекрасно организованная, прекрасно отлаженная и оплачиваемая тоже прекрасно. Ежечасно вагонетки выгружают очередную порцию пыли на верхушки терриконов, которые с каждым днем поднимаются еще чуть-чуть выше. Тут и там строятся новые жилые дома, ничем не отличающиеся от старых. И все же в вечернем воздухе носится странное предчувствие, что с минуты на минуту произойдет нечто и все изменится. Ничего не происходит, и ничего не меняется. Однако Мадлен, вероятно, тоже что-то уловила, ибо она оживилась и воспрянула духом.

Я боялся, как бы она снова не помрачнела, придя домой. Однако этого не случилось. Она была полна решимости и энергии и вознамерилась даже поставить все вещи на свои места. На это ушло два часа, но результат наших стараний оказался плачевным. Мы оба выбились из сил и покрылись пылью с головы до ног. И все-таки, даже грязная и растрепанная, Мадлен сохраняла свою особую красоту, таящуюся не столько в линиях, сколько в движениях, в грации молодого зверька. Она сидела, подобрав под себя ноги, и уныло созерцала плоды своей деятельности, то и дело меняя позу, чтобы устроиться поудобнее.

Когда хлопнула пробка от шампанского, в глазах ее мелькнуло удивление. Зрачки зажглись, и она, вскочив, поцеловала меня со свойственным ей неистовством. Сейчас мы будем праздновать новоселье, два одиноких, но стойких человека!.. При виде шампанского к ней, казалось, вернулся вкус к игре и обычный задор. Но внезапно она притихла, опустилась на диван, и взгляд ее сделался отрешенным. Вечная неудовлетворенность заставляла Мадлен загораться и угасать в одно мгновение. Сначала она пила медленно, вглядываясь в какой-то неведомый мне образ, затем все быстрей и быстрей, пока, опьянев, не уронила голову мне на колени.