Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

— Сейчас вокруг так много интересного, не правда ли? — заметила Беатриса Родней.

— Если вы хотите сказать, что мы живем в обстановке полного хаоса, то вы правы, — ответил я.

Послышался музыкальный смех Беатрисы, и я сообразил, что сказал нечто «характерное».

— Никакого хаоса нет, дорогой Генри, — возразила она, — есть просто неразбериха, сопутствующая всяким переменам. Это означает, что надобность в вашем классе миновала.

Разговор происходил в тот момент, когда на стол подали жареных цыплят с гарниром из глазированного батата и приправой из густого майонеза со всякими специями. Мне уже не раз приходилось пробовать это блюдо у Роднеев.

— Не знаю, как понимать ваше выражение о моем классе, но могу вас заверить, что, если бы вдруг прекратилась выплата дивидендов по акциям, вы с Филом никогда не смогли бы есть цыплят.

— Может быть, да. Но мы все равно сумели бы прожить — стали бы что-нибудь продавать. Ну, а на худой конец стали бы ремесленниками. Вот и сейчас мы с Филом занимаемся одним производством.

— Каким же именно?

— Пока еще это только проект, но, возможно, нам удастся заинтересовать общественность. Фил купил ткацкий станок, он стоит у него в гараже.

— И что же он с ним собирается делать?

— Мы обучаемся ткацкому делу. По воскресеньям к нам приходят на завтрак соседи, мы подаем кофе с пончиками и ткем. Вы тоже должны как-нибудь попробовать. Почему бы вам не приехать к нам и не привезти с собой Глэдис или Джорджа, когда их распустят на рождественские каникулы?

После ужина мужчины поднялись наверх и завели беседу о коллективных договорах с рабочими и о выделении участков под фермы. На все их доводы я мог бы ответить по-своему, но эти ответы мне самому казались неубедительными, как некие устаревшие истины из устаревшего учебника. Позднее, в гостиной, Фил предложил нам виски с содовой, имбирный лимонад и пиво, а я сидел и слушал — и самого себя, и остальных. Правда, далеко не все из того, что говорилось, было мне понятно — у меня постоянно не хватало времени читать нужную литературу, а ораторы, насколько я заметил, только перефразировали прочитанное, и тот, кто прочел больше, говорил лучше, чем остальные. Я слышал, как Кэй рассказывала новости, которые я сам сообщил ей утром, пробежав заголовки газет, причем вид у нее был такой, будто она говорила о чем-то оригинальном и никому, кроме нее, не известном.

Беатриса разговаривала, откинув голову и закрыв глаза. Эта привычка всегда действовала мне на нервы.

— Если бы только я могла писать! — сказала она. — Если бы только владела даром излагать на бумаге свои мысли!

— Писать может каждый, — заметил доктор Ист. — Вот, например, Гарри.

— О неисправности топки он, пожалуй, и в самом деле смог бы написать, — заявила Кэй. — Или, скажем, в газовую компанию об утечке газа в плите.

— Что, что? — спросил я.

— Да он, оказывается, спал! — провозгласил доктор Ист.

— Что с тобой, Гарри? — осведомилась Кэй.

— Ничего. Просто я думал с закрытыми глазами.

— Кэй утверждает, что вы можете писать только о неисправности топки, — пояснил доктор Ист.

— Как вам сказать? Когда-то в Нью-Йорке жила девушка, которая придерживалась иной точки зрения.

— Что это за девушка? — поинтересовалась Кэй.

Внезапно я обнаружил, что нахожусь в центре внимания присутствующих и что все смотрят на меня. Общество явно забавлялось, но уж Кэй-то могла бы догадаться, о ком я говорю.

— Уж коль скоро мы заговорили на эту тему, — продолжал я, — то не стану скрывать, что скоро мне предстоит написать свою университетскую биографию.

— Вот ее я прочел бы с удовольствием! — воскликнул доктор Ист. — Это будет подлинно человеческий документ.

Все засмеялись.

— Боюсь, что нам пора домой, — поднялась Кэй. — У Гарри по утрам бывает дурное настроение, если мы накануне где-нибудь задержимся.

Мы стояли в холле. Парадная дверь была открыта. Кэй уже надела меховое манто, я отыскал свой шарф, а Кэй свою сумочку — она завалилась за кушетку в гостиной.

— Спокойной ночи, Беатриса, — сказал я. — Мы чудесно провели время. Фил, я замечательно провел время.

Дверцы машины захлопнулись, я включил фары, и в полумраке автомобиля мы с Кэй стали похожи на две неясные тени. Иногда я задумываюсь, не легче ли было бы людям возвращаться из гостей домой, если бы они включали в машинах внутреннее освещение. Пожалуй, тогда, несмотря на свое раздражение, вы не стали бы говорить того, что думаете. Еще до того как Кэй произнесла первое слово, я понял по ее молчанию, что она недовольна мной.

— Гарри, дай-ка лучше я поведу машину.

— О нет! Не хочу лишать себя такого удовольствия.

— Видишь ли, обычно после обеда в гостях именно жены везут своих мужей домой. Как правило, на то бывает причина.

— Я выпил всего лишь один коктейль да каплю разбавленного виски.

— Вот, вот. Никто, кроме тебя, не пил виски после обеда. Все остальные мужчины довольствовались либо водой, либо имбирным лимонадом.

— Какое мне дело до остальных! Да я бы уснул, если бы не выпил виски.

— Не понимаю, почему ты не хочешь отказаться от своей привычки пить после обеда. Я уже миллион раз говорила тебе, Гарри, и повторяю снова, снова и снова, что ты глупеешь, когда выпьешь. Я же видела твои осоловелые глаза, видела, как ты чуть не уснул, когда с тобой разговаривала миссис Ист.

— А я и уснул бы, если бы не выпил. Ну почему они не играют в бридж?

— На этот раз, вопреки обыкновению, мы беседовали с интересными людьми.

— Ну, хорошо, хорошо! Может, мы поговорим о чем-нибудь другом?

Кэй промолчала. Я стал думать о только что закончившемся дне и не нашел в своих воспоминаниях ничего приятного. Я действительно клевал носом после обеда, но если вы днем работали как проклятый, стоит ли удивляться, что к вечеру вас начинает одолевать сонливость. Иное дело Кэй, как и вообще все женщины. Им не нужно подниматься в восемь часов утра, к тому же во второй половине дня они могут вздремнуть.

— Гарри, — снова заговорила Кэй.

— Ну что еще?

— Как, по-твоему, Беатриса выглядела интересной?

— Безусловно.

— Она сама шила это платье. О чем вы с ней разговаривали? Я слышала, как она смеялась над тобой.

— О ткацком деле.

— А с миссис Ист?

— О половых вопросах. Не понимаю, почему надо было заводить подобный разговор за обедом.

— А у нее муж психиатр.

— При чем тут муж психиатр?

— Гарри, ты всегда терпеть не мог женщин и постоянно их избегал. Мне кажется, тебя неотступно преследует горькая мысль о своей неполноценности.

— А ты с кем разговаривала после обеда?

— С доктором Истом. Он сказал, что лишь очень немногие женщины, особенно нашего поколения, действительно получают удовлетворение.