Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

Мне не хочется подробно говорить, что произошло потом между мной и Мэрвин; забыть случившееся, обойти его стороной — вот мое единственное желание. Я отношусь к этому «потом», как вы относитесь к бестактному замечанию, которое когда-то сорвалось у вас с языка, или к воспоминанию о том, что вы однажды оскандалились в общественном месте. Вы уверяете себя, что сгущаете краски, что в действительности все выглядит не так уж скверно, и в то же время понимаете, что это самообман. Многое мне пришлось испытать в жизни, но нет в ней ничего более тягостного, чем конец истории наших отношений с Мэрвин Майлс.

Когда она уезжала, я с новой силой почувствовал, что не хочу расставаться с ней. Вот почему уже вскоре я отправился в Нью-Йорк — так велико было мое желание быть всегда с нею вместе.

Я много раз порывался позвонить ей, а когда наконец решился, меня охватил страх — страх, что ее может не оказаться дома, и я не мог успокоиться, пока не услышал ее голос. Я сидел в библиотеке, закрыв дверь, и, ожидая, пока меня соединят с ней, размышлял, не лучше ли было бы позвонить из конторы «Смит и Уилдинг» — тогда бы Хью не смог подслушать наш разговор по параллельному телефону внизу, но потом решил, что мне теперь совершенно безразлично, подслушает нас кто-нибудь или нет, что это не имеет для меня теперь никакого значения.

— Мэрвин, это ты? — спросил я.

— Кто же еще, по-твоему? Гарри, ты хорошо себя чувствуешь?

— Превосходно. У нас тут страшно холодно. Термометр показывает двадцать ниже нуля.

Я услышал, как Мэрвин засмеялась; потом она сказала:

— Надень свой свитер, даже если он колется.

— Мэрвин, ну как ты?

— Существую.

— Мэрвин, я хочу видеть тебя.

— В таком случае, упаковывай чемодан и приезжай не откладывая.

— Еду. Встретимся во второй половине дня, в конторе.

Наступила пауза — настолько длинная, что у меня мелькнула мысль, не разъединили ли нас.

— Алло, — не выдержал наконец я.

— Гарри… — начала было Мэрвин, но замолчала.

— Что, что?

— Нет, не важно. Поторопись, пожалуйста, Гарри…

— Что?

— Как Хью?

Я не мог понять, почему Мэрвин интересуется Хью, пока не вспомнил, что она всегда спрашивала о нем.

— С ним все в порядке.

— Дорогой, не забудь ополоснуть стаканы.

Нью-йоркцы утверждают, что в их родном городе вы можете делать все, что вам заблагорассудится, и никто не обратит на вас внимания. Как-то в разговоре с Билем Кингом (именно ему и принадлежит это утверждение) я сказал, что уж если развивать его мысль, то нью-йоркцам совершенно безразлично, существуете вы на белом свете или нет. Возвращаясь домой после долгого отсутствия, я чувствовал себя так, словно меня все тут ждали; возвращаясь в Нью-Йорк, я ощущал, что меня никто не ждет.

Когда я вышел из лифта, девица в конторе Балларда уставилась на меня с озадаченным видом. Она как бы перебирала в обратном порядке листы своей воображаемой картотеки, пытаясь отыскать фотоснимок с моей физиономией среди других снимков, выброшенных за ненадобностью.

— А, да это мистер Пулэм! Здравствуйте, где вы теперь работаете?

Все ее поведение показывало, что в конторе со мной кончено, кончено раз и навсегда. Во мне теперь видели постороннего и к тому же неинтересного человека.

— Входите, входите, — предложила девица.

Я прошел мимо отдела распространения, миновал кабинет мистера Балларда с плотно прикрытой дверью. Все выглядело так, словно я отсутствовал много лет, все казалось полузабытым; так вернувшийся к жизни больной забывает все обстоятельства своего заболевания.

В нашей комнате я застал Биля — он сидел за своим столом и рассматривал макеты рекламы подтяжек. Мэрвин не было. Биль встал, и мы обменялись рукопожатием, однако от меня не укрылось, что он думает о своем.

— Где Мэрвин?

— Ушла. Оставила записку и ушла. Сядь и минуточку помолчи.

Я присел к столу Мэрвин и вынул из конверта адресованную мне записку, а Биль принялся расхаживать за моей спиной.

«Приходи ко мне, дорогой, — писала Мэрвин. —Камердинер откроет тебе дверь. У меня удобнее, чем в конторе».

Биль все еще продолжал расхаживать.

— Лебяжий пух… морской ветерок… — доносилось до меня его бормотание. — Нет, надо делать ударение на мужественности… Легчайший вес… Морская пена… Одну минуту! Как называется твой клуб, в котором ты состоял, когда был студентом Гарвардского университета?

— Клуб «Зефир».

— Вот, вот! Правильно! «Подтяжки „Зефир“, ласкающие ваши плечи, как морской ветерок…» Теперь все в порядке. Как живешь, мой мальчик?

— Превосходно.

— Что ты намерен делать сегодня вечером?

— Наверное, буду обедать с Мэрвин.

Биль задал свой вопрос от нечего делать. Он знал, что я захочу встретиться с Мэрвин.

— Ну и отлично. Меня здесь загоняли. Я должен увидеться с Баллардом. Позвони мне завтра.

— Хорошо, — ответил я и взял свою шляпу.

— Одну минуточку. Ты видел Кэй Мотфорд?

— О, совсем из ума вон! Между Кэй и Джо все кончено.

— Как, как?!

Биль уставился на меня непонимающим взглядом.

— Мне рассказал обо всем Джо, но теперь это не секрет. Кэй разорвала помолвку.

Если Биль и в самом деле был встревожен, то всего лишь на какое-то мгновение.

— И почему же?

— Не знаю. Наверное, не нашли общий язык.

— Но что же она сказала Джо?

— Просто, что у них ничего не выйдет.

Биль глубоко вздохнул и улыбнулся.

— И это все?

— Все. А что тебе еще надо?

История Кэй и Джо мало интересовала меня. Мне хотелось как можно скорее увидеть Мэрвин Майлс.

— Ничего, ничего. Пожалуй, это даже к лучшему. Так позвони мне завтра, договорились?

Он отвернулся, засунул руки в карманы и остановился у своего стола, что-то рассматривая на нем. Биль терпеть не мог, когда ему мешали думать.

На ней было новое платье, но я не помню, как оно выглядело. Мэрвин всегда была для меня важнее, чем ее наряды. На кушетке, где она сидела перед моим приходом, лежала книга, но я знал, что Мэрвин ее не читала. На низеньком столике у кушетки, на маленьком серебряном подносе — раньше я не видел его — стояла бутылка шампанского и два стакана. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мы заговорили, — слова не имели значения, поскольку она была рядом со мной и не скрывала радости видеть меня.

— Давай выпьем шампанского, — предложила Мэрвин. — Я купила его внизу, у Тони.

— Пустая трата денег. Нам с тобой не нужно шампанское. Нам с тобой ничего не нужно.

Бесполезно повторять, что мы говорили друг другу. Когда вы влюблены, многое из сказанного кажется впоследствии бессмысленным, лишенным всякого значения.

— Он назвал подтяжки «Зефир», — сообщил я и стал осторожно вытаскивать пробку из бутылки; Мэрвин сидела, зажав уши, — она не переносила резких звуков.