Михаил Попов - Ларочка

Слушал снисходительно, но внимательно.

Не сказал ни одной банальности, которая как бы полагалась ему по чину.

Не смотря на то, что с угнетаемым бойцом все решилось отлично — «если ему нравится эта форма (имелось в виду белое) пусть носит, хлеборез», сказал дядя Леня. Лариса убывала из гвардейской дивизии в отвратительном расположении духа.

Генерал не обратил на нее никакого внимания. Хотя она была в отличной форме, и знала это.

Конечно, «так», «это» оставить было нельзя.

Лариса снова нырнула в «Армию» к Полине Агапеевой, чрезвычайно деятельной и информированной тетке, которая и помогла ей с поездкой в гвардейскую дивизию.

Кто такой Белугин?

Полина — бывая из бывалых — закатила глаза, мол, о, подруга куда ты хватила. Ничего у тебя не выйдет, дорогуша. Верный муж и верный зам начальника генштаба в недалеком будущем.

Рассказывай, рассказывай!

Выпивать девушки начали еще семнадцатого августа. Бабича, мечтавшего зависнуть у нее в жилище, Лариса сурово отослала, чтобы не травмировать его своим интересом к другому мужчине.

Рассказывай.

Полина была горда тем, что переспала почти со всеми командующими всех военных округов за последние двадцать лет. И с заместителями по политработе. Лариса считала, что это обычное юбочное хвастовство, но подыгрывала подруге, зная, что похваляясь, люди легче всего проговариваются. По роду службы — она побывала и референтом у одного из замов министра — Полине пришлось объехать десятки воинских частей, ее любили за свойский характер, и ценили за связи. Скольким она помогла выбраться из медвежьих углов на столичный паркет! Поговаривали, что у нее выход есть прямо в приемную министра, она эти слухи не опровергала, хотя и не поддерживала.

— Так что с Белугиным?

— Говорю тебе, нет! Кремень. Наполеон. И в смысле Жозефины — обожает жену, и метит уж больно высоко.

— Но ведь орел.

Полина кивала, в общем–то, да, многие увлекались, и даже, по слухам, кое кто из заслуженных артисток Северо — Осетинской АССР…

Когда у Ларисы вся выпивка кончилась, Полина предложила катнуться к ней. На Можайку, пусть и не близко, но есть же такси.

Квартира у Полины оказалась четырехкомнатная «упакованная», просто хрустальная ваза завернутая в ковер; раздвижные стеклянные двери, двухэтажный холодильник. Лариса даже стала думать, что история про командующих округами не такое уж вранье.

— А дети?

— Дети сами уже отцы. Разлетелись. Мне же сорок семь, баба ягодка совсем.

— И ты одна?

— Да ты что?! — Хохотнула Полина. Выяснилось, что мужик ее, где–то спит в глубине квартиры, и боятся его не надо, он даже если и выйдет, то отопьет немного и в разговор не полезет.

Потом выяснилось, что его вообще нет дома. Он позвонил и сообщил, что внезапно вызван к месту службы. Выслушав это вранье, Полина повертела горлышком бутылки у виска — какая у него может быть служба!? Восемнадцатого августа.

В общем, до конца дня они вырабатывали план атаки на Белугина, причем Полина все больше пьянела, и становилась, как бы сегодня сказали, все более креативна, а Лариса трезвела, и непрерывно мыла посуду, это всегда помогало ей сосредоточиться.

— Вот, а моего полкаша никогда не заставишь. — Вздыхала Полина. — Так и сидим в дерьме.

Перед отходом ко сну Лариса имела внутри себя целый архив на горделивого генерала.

Ранним утром следующего дня, выстоявшаяся под душем, спрыснутая чем–то вызывающе французским, сдобренная чашечкой очень хорошего и крепкого кофе руководительница отдела ВОВ ЦБПЗ, схватила такси у дворца спорта «Сетунь» и велела — «в центр». Водитель долго мялся, но почувствовал, что такой клиентке не откажешь. Скоро стало понятно поведение таксиста. Параллельно его «жигуленку» катилась по Можайскому шоссе в ту же сторону центра колонна бронетранспортеров. Командиры машин торчали из люков, и была в их позах какая–то неуверенность.

— В чем дело? — Спросила Лариса водителя. У Полины радио было отключено: «Чтоб не било утром по голове гимном».

Тот объяснил — путч. ГКЧП. Горбач к клетке в Крыму. Ларисе показалось, что к ее волосам снова поднесли тот финский фен, которым она только что превращала в феерию свою прическу в роскошной ванной боевой подружки.

Дыхание истории. Не каждый способен его учуять. Не каждый учуявший, может правильно использовать.

— Гони! — Скомандовала она водителю.

— Куда гони! Светофор!

— Какой еще тут может быть светофор!?

Она, и в самом деле, уже полностью мыслила поверх всех светофоров. Мысль неслась к пока неизвестным штабам, главное было успеть, промедленье подобно позору. Секунда растерянности в решающий момент и остаток жизни — догнивание в арьергарде.

Но водитель был прав — светофор!

Остановился не только он, но и автобус, из которого сверху вниз пялилось прямо на ни них неприятное бородатое лицо — Иван Грозный с тяжкого похмелья. Остановилась и колонна бронетранспортеров.

Внутри у Ларисы вдруг стало как–то тускло: колонна военной техники пропускает хлебовоз и рафик?!

Нет, обозналась, не ветер истории. Придется еще разбираться что это за такое.

Хорошо, что хоть причесалась!

Михаил Михайлович сумел никак не проявить себя в период трехдневного правления ГКЧП, поэтому у власти удержался. В чем–то его поведение напоминало поведение Горбачева в Форосе, но поблизости не оказалось своего Ельцина, чтобы его наказать за политическую невнятность. Все либеральные активисты ЦБПЗ были фигурами мелковатыми, буфетными ораторами вроде Саши Белова, а руководитель «Музыки», единственный, кто обладал тем, что впоследствии станут называть харизмой, слег как раз с сильнейшим диабетическим ударом.

Позиции Ларисы в «Истории» пошатнулись, образовалась группа демактивистов, почувствовавших, что пришло их время, и не скрывавших, что они этому рады. Тойво, Галка, причем, со всем составом машбюро и отдела писем, и, главное, вдруг — Ребров! Его можно было понять, ему захотелось своего шанса, вокруг кипела жизнь, возникали какие–то банки и банды, на волне антикоммунистической демагогии можно было сделать рывок вперед. При этом он утверждал, что ни в коем случае не предавал «дело Поляновского», но, правда, встречаться очно с Венедиктом Дмитриевичем не стремился. Глаза были все время встревожены, Ребров жил как на бегах. На кого ставить?! Он с блеском вышел из КПСС, не с таким, конечно, как Марк Захаров, но все же эффектно. Таких людей было много, сумевших срок своего пребывания в партии засчитать себе как политзаключение. Особенным красавцем показал себя муж Галки, он сумел свою аспирантуру в ВПШ конвертировать в приятельские отношения с самим Бурбулисом. Если, конечно, машинистка не преувеличивала. Галка стала себе позволять покровительственные жесты в адрес заведующей отделом ВОВ.