Михаил Попов - Ларочка

Разумеется, все выглядело не так постно и пошло, как в данном описании. Лариса играла роль офицерской дочери изобретательно, не только топором правды врубалась, но и рапирой иронии ранила. Она чувствовала, что эти просветительские спектакли генералу нравились. Одно смущало, слишком медленным было его движение ей навстречу, что там за скрытые тормоза? От общей ли неразвитости, или от пороков характера задержка. Короче говоря, глуп он или труслив? Не хотелось ни того, ни другого, и еще как не хотелось.

Однажды, они встретились, как пару раз уж бывало, у входа в ресторан «Кормило». Ларисе он нравился не только из–за каламбуристического названия, но и ввиду хорошей русской кухни. Белугин был не в форме, что ей очень нравилось, а в дорогом гражданском костюме. И без букета. И сидел за рулем сам.

Сердце дамы дернулось.

Избавился от водителя, как от свидетеля?

Свидетеля чего?

Сам вышел и распахнул переднюю дверцу.

— Едем.

— Куда? — Удивилась Лариса, выразительно оглядываясь на дверь ресторана.

— Ты будешь довольна. — Улыбнулся он, слегка дернув цезарской щекой.

Оказалось, все рядом. Попетляв по переулкам в районе Остоженки, приткнулись у неприметного, но шикарно отремонтированного дома, с задрапированными изнутри окнами. Стоянка ломилась от дорогих машин.

— Что это?

— Сейчас поймешь.

Она действительно поняла очень быстро, уже в прихожей наткнувшись на подполковника Терехова, того самого, председателя русского офицерского собрания. Он был в штатском. Там все были в штатском. Но, вместе с тем, очень ощущалось, что в этих дорогих костюмах спрятано очень много военных: взрывы бодрого, хоть и приглушенного смеха в углах, то и дело непреднамеренно щелкающие каблуки, характерные прически. Но имелись и почтенные бороды с тростями. Дам — близко к нулю. Лариса специально просканировала залу. Никакой Гапы, несмотря на ее новую должность в Минобороны. Это было приятно. Теперь надо было определить тип и тон собрания. Нет, это не чьи–то беззаботные именины. Не спуск со стапелей какого–нибудь грабительского для страны проекта.

Стали проходить в следующую залу. Там было устроен презентационный зал. Мест на шестьдесят. Белугин усадил спутницу, а сам отправился в президиум. Там рядом с ним уселись еще три человека с неистребимыми признаками солидности в движениях. Такие генералы, что даже в бане будут опознаны. Лариса с чуть волнующим удивлением обнаружила, что всех трех знает. По телеэкрану. Вот это да!

Очень скоро выяснилось, что цель встречи — презентация книги одного из солидных господ из президиума. Называлась она «Глобальные стратегии и выбор России». О них и пошла речь. Главный выступающий говорил научно, длинными фразами, но все равно было легко понять, что главная его мысль проста — наступает критический момент!

Надо что–то делать!

По залу пролетел слушок — ждут Громова. Лариса приосанилась, она тоже была рада ждать Громова.

Несколько раз встречались взглядом с Белугиным, Лариса укоризненно кивала головой, что ж ты, негодник, притворялся дубиной стоеросовой, а сам вон в какие дела вхож! Он едва заметно и весьма покровительственно улыбался ей. И она прощала ему такой оттенок отношения к ней. Мужчина, способный на мужской поступок, имеет право и не на такое. Белугин только что доказал, что он мужчина, то есть человек поступка. Это ее дело болтать, зудеть, проталкиваться по–мелкому, а подлинные генералы отламывают от пирога жизни большими ломтями.

Лариса победно огляделась. И справа, и слева тоже хватало знакомых. Вон тебе и известный писатель Порханов, и Сергей Иванович, душка–гад, добрый вредитель, оба вежливейше раскланиваются. Видели, с кем она пришла. Там дальше еще какая–то депутатская мелкота.

В конце выступления виновник презентации с особой благодарностью отнесся в адрес Белугина, назвав его проникновенно по имени отчеству. Подразумевалось, что без Белугина такая существенная книга могла и не появится на свет. Генерал сделал такое движение плечами, которое расшифровывалось как: да, пустяки, общее дело делаем.

Выступило еще несколько человек. Речи их были и обтекаемы и многозначительны. Лариса поняла так, что за словами подразумеваются настолько судьбоносные моменты и детали положения в отечественной политике, что суета конкретных имен, дат, цифр, просто неуместна.

Когда было предложено задавать вопросы из публики, то вопросы оказались по своей солидности почти равны выступлениям. Никаких журналистских подколок–подковырок. Сидящие в зале также понимали, о насколько важных вещах идет речь.

В мнении, что нечто важнейшее должно произойти в ближайшее время, сходились абсолютно все. И это важнейшее всеми явно подразумевалось, как какая–то новая судьба для страны. Верхи дозрели до понимания своей полной беспомощности и ничтожности, низы примут любое изменение как благо. Верхи трясутся, трясины народных пространств тускло стонут, и разрешить все может только энергичный, ответственный, бестрепетный патриотический инструмент.

Кажется, расхождение было лишь в оценке сроков, темпов и тому подобного.

Лариса взволновано томилась в ожидании моменты, когда можно будет разведать детали.

Во время последовавшего фуршета это сделать было невозможно. Белугин был все время в центре внимания. Депутаты и переодетые военные торопились с ним чокнуться и перекинуться парой слов. И в машине по дороге к ларисиной квартире он отмалчивался, улыбаясь в ответ на восторженно укоризненные наскоки спутницы. И даже в голом виде не стал доступнее.

На все у него был один ответ — пока еще не о чем говорить, пока еще рано говорить и т. д.

Само собой разумеется, такая скромность действует подобно бензину на костер женского воображения.

— Так вы готовы взять власть?

В ответ только вздох и ироническая улыбка.

— А в войсках у вас есть серьезная опора?

Смущенное покашливание.

— А в ФСБ тоже свои люди?

В общем, допрос прекращался печатным поцелуем в говорящие губы.

— Нет, ты все–таки скажи…

И так далее.

В конце концов, Лариса сообразила — не идиотка — что ворота на секретную территорию прямолинейным напором любопытства не распахнешь. Наоборот, можно только раздражить человека, он и так приоткрыл для нее немало.

— Ладно, не злись. У меня ведь не бабское любопытство. Я дочь офицера…

— Ты любишь военные фильмы, и в детстве мечтала, чтобы Чапаев доплыл, а не утонул.

— Разве я тебе об этом говорила?

— Да. Еще, когда вы с Порхановым приезжали навещать какого–то мальчонку в дивизии…

— А-а.

— Я еще тогда запомнил, мне еще тогда понравилось. Я тоже болел за Чапаева. Когда был маленький. В кино в деревне.