Юрий Хвалев - Рассказы из цикла Сюрреализм от Я до Я (1-6)

— Отмените сделку.

— Это невозможно.

— Я буду жаловаться.

— М–м–м, зря.

Выскочив наружу, где в февральском вечере расс ы палась ледяная, манная крупа, от которой пахло бакалеей, чиновник юркнул в проходной двор. И хотя до кладбища, где рядом жила бабуся, было рукой подать, Василий, естественно, осторожничал, поэтому и решил дать круголя. Ему мерещилось, что кто–то идёт следом.

На набережной он поймал такси, предложив водителю за конспирацию трёхкратную оплату.

Таксист многозначительно кивнул.

— Так, пока едем прямо. — У Василия был чёткий план. — Так, на следующем перекрёстке нужно показать поворот влево, а повернуть направо. На другом перекрёстке сделать всё с точностью до наоборот.

Таксиста затрясло. Он закинул голову назад и воем старой волчицы, которая зазывает молодого щенка, от досады взвыл. Затем, включив аварийку, резко затормозил.

— Что, что такое?! — ударившись лбом, Василий простонал:

— М–м–м, что вы воете, чёрт?

— Потому что вы третий нормальный пассажир, которого я не повезу.

— Вы хотите сказать: не…

— Ну что вы, — таксист грустно улыбнулся, — это я ненормальный, отказываюсь от таких бабок. Перед вами ко мне сел китаец, который попросил всю дорогу вилять из стороны в сторону. Я ни в какую. Тогда, он увеличил плату за проезд в пять раз, и предложил к тому же новенькие юани, а это валюта сейчас самая крутая.

— Тогда поехали, у меня тоже есть юани.

— Ну а как же ваши шпионские штучки?

— Никак. Поедем всё время прямо.

— Спасибо, — сказал таксист и после небольшой паузы тихо добавил:

— Писать доносы неблагодарное дело.

— Что, что?

До таксиста дошло, что он проговорился, поэтому покраснев от смущения, он, будто от зубной боли, прикрыл рот рукой и многозначительно промолчал.

Усевшись удобно, в панцирь маленького «жука», Валя продолжала следить за объектом. Такси тронулось. Включив, на всякий случай противотуманные фары, потому что туман в голове мешал сконцентрироваться, она поехала следом.

Всю дорогу Василий и таксист, мысля каждый о своём, молчали. Первый, хотя и крутился по сторонам, молчал в поиске идей, второй, прожигая взглядом одну точку, молчал, размышляя, что если юани пассажира будут мелкие и затёртые, то обязательно накатает донос на этого кривляку.

Василий первым заметил, что белые каракули дороги перестали накручиваться на колёса и застыли, словно холодец. Встречный ветер, перестав испытывать давления авто, сдулся, и перешёл на боковую. И хотя таксист по–прежнему крутил баранку, машина банально заглохла.

— Вы разве не чувствуете, что мы стоим?! — спросил Василий.

— Ещё как чувствую. — Словно подскочив на кочке, таксист сымитировал движение. — Мотор здесь всегда отрубается.

— Где здесь?!

— На городском кладбище.

— Так что вы прыгаете как кузнечик?

— Я всегда хочу проскочить это место, но моя «ласточка» всегда — фьють, и глохнет. Ничего не поделаешь, боится жмуриков.

— Кого?

— А–а–а. Покойников. — Таксист закурил. — Сменщик мой, царство ему небесное, гонял на ней как сумасшедшей. В общем, разбился он, в лепешку… Сутки пролежал в машине, пока нашли. А «ласточке», каково чувствовать это месиво? Фу–ты. Жуть.

— Ну а мне теперь, что прикажете делать, а–а–а? Пешком идти? — Василий покачал головой. — Дурдом какой–то…

— Так мы почти приехали. — Таксист снова подпрыгнул. — До вашего дома через кладбища, напрямик, минут пять — небольше. Вон туда. — Таксист (некрасиво) указал пальцем. — По дорожке.

— Да ну вас! — Василий начинал закипать. — Возьмите ваши юани и… мотайте отсюда.

— Хотите, я пойду за вами следом? — Таксист даже привстал.

— Ни в коем случае!

— Постойте, у вас нет новых банкнот?! — Таксист и так и сяк недовольно крутил деньги.

— С собой нет…

— Дайте новые!

— Где я вам возьму вам новые юани?! Всё новое у меня дома.

— Если что случиться, — таксист изобразил язвительную усмешку, — то я не виноват.

Сугробы снега, нанесённые порывами бокового ветра, придавали местности, куда незаметно вписалось городское кладбище, правильный профиль. Поэтому когда Василий боком вылез из машины, ветер, словно опытный фотограф, сделал несколько попыток правильно спрофилировать объект, так сказать, по образу и подобию. Но чётко получился только профиль лица, а всё остальное казалось расплывчатым.

Расплывчатым казался и Валин «жук». Ветер в этом месте из крупинок снега сплёл материю напоминающую тюль. «Жук» стоял в ста метрах от такси, словно в паутине — законсервированный, правда, мотор продолжал жужжать на повышенных, хоррорных тонах.

В наше время можно заразиться не только насморком, но и страхом.

Чиновник уходил под пристальным взглядом Вали. Таксист семенил вдогонку.

«Пора», — вылезая из «жука», прошептала Валя и устремилась за чиновником по горячим следам.

Бабуся стояла у окна, словно у огромного экрана, и наслаждалась ночью. На подоконнике дымилась сигарета. Она понимала, что охватить взглядом жизненное пространство уже не реально; годы брали своё, пожалуй, даже ни годы, а дни, часы, минуты. Взгляд был сосредоточен. На городском кладбище велись ночные работы, и бабуся за ними подсматривала. Хорошо когда могильную гранитную плиту меняют на дубовый православный крест.

Представьте, на вашем вечном месте, хотя «вечное» — понятие растяжимое, но всё ровно на вашем месте , ещё долго, будет выситься дубовый крест.

Дом, где жила бабуся, находился в шаговой доступности от кладбища. Поэтому Василий дошагал быстро, без задержек. Пустяковая проблема возникла уже в подъезде. Строители замостили лестничную площадку кладбищенскими плитами, на которых, естественно, проглядывали даты рождения (прихода) и смерти (ухода), вызывая у прохожих поминальные мысли, а у одежды трепет. Проходя мимо, Василий чувствовал себя не в своей тарелке, потому что пальто, словно смирительная рубашка, сковало движения, костюм зашёлся складками, ботинки предательски скрипнули, а шнурки, будто два гельминта, повели себя развязно.

На лестничной площадке, рядом с бабусиной квартирой, стоял гроб, упакованный в красочную коробку и перевязанный зачем–то красно–чёрной лентой.

Василий снял ленту и оторвал ценник, коробка приобрела вид подарочный.

Когда внук входил в бабусину квартиру, до него снизу долетело бранное эхо. Кто–то нецензурно выразился.

Оказавшись в полумраке, чиновник подумал: «Ещё жива». Вот если бы мрак заполнил комнаты, тогда конец. Незавершённость действия угадывалось во всём: полузакрытые зеркала, окно полуоткрытое, полуночный свет на дымящейся сигарете, на половину съеденный ужин.

В полутонах кровать; с трудом угадывается тело, только лица не видно.