Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]

Летят в синем небе, болтают между собой. Настроение — отличное!

И вдруг видит Потапов: а парашюта–то за спиной у него нет. Забыл в самолете.

«Ну, — думает Потапов, — дела–а–а».

И командир полка заметил, что у Потапова парашюта нет.

— Потапов, — говорит он, — ты что, без парашюта выпрыгнул?

— Так точно, товарищ полковник, — докладывает лётчик Потапов. — Без парашюта! Забыл в самолете!

— Ну, а поссать по утрам ты не забываешь? — спрашивает командир полка.

— Никак нет, товарищ полковник, — докладывает лётчик Потапов. — Поссать не забываю!

— И бабу, наверное, не забудешь трахнуть при случае? — говорит командир полка.

— Не забуду, — подтверждает Потапов. — Ещё как трахну!

— А парашют, стало быть, забыл?!

— Забыл, — кивает лётчик Потапов.

— Да-а, — говорит полковник, — не хотел бы я сейчас оказаться на твоём месте. Хорошо, если ты, к примеру, в речку упадёшь или там в озеро. А если на бетонное шоссе шмякнешься?.. От тебя же одно мокрое место останется!

— Буду надеяться на лучшее! — бодро отвечает лётчик Потапов.

— Ну, надейся, — усмехнулся командир полка и дёрнул за кольцо.

Над его головой раскрылся парашют, и он стал опускаться медленно и плавно.

А Потапов продолжал камнем лететь к земле!

А земля внизу такая красивая, ну прямо глаз не оторвать.

Леса стоят. Реки текут. Озера поблескивают.

Летит лётчик Потапов.

Мечтает.

Вот бы, думает, действительно, в прохладное озеро упасть, поплавать там в чистой воде, понырять… Или нет, лучше я куда–нибудь в поле упаду, в душистый стог сена. Зароюсь в него с головой. А мимо де? вица красная будет проходить, в синем сарафане. А я как из сена выскочу:

— Здрасте, девушка! Разрешите представиться — лётчик Потапов! Между прочим, ещё не женат!

Мечтает Потапов, а земля всё ближе…

… б л и ж е

… Б Л И Ж Е

И что–то ни озера не видать, ни душистого стога сена, ни тем более деви? цы в сарафане.

А проходит внизу — бетонное шоссе!

И машины здоровенные по этому шоссе — туда–сюда, туда–сюда…

«Ну, — думает лётчик Потапов, — сейчас гробанусь так гробанусь!»

А рядом с бетонным шоссе, по полянке, гуляет поэт Пушкин. Да не просто гуляет, а сочиняет «Сказку о попе и его работнике Балде».

Сочиняет–сочиняет. Уже почти всю сочинил. Вот только концовка никак ему не даётся.

Ходит Пушкин по полянке и бормочет под нос:

— С первого щелчка — прыгнул поп до потолка… Хорошо… Со второго щелчка — лишился поп языка… Тоже неплохо… А с третьего щелчка… с третьего щелчка… Ч-чёрт!.. Охереть можно… Что же с третьего щелчка?..

А тут как раз лётчик Потапов к бетонному шоссе подлетел. Да К–А–А-К шмякнется головой об бетон!

ШМЯК!!!

Мозги так и брызнули во все стороны!

Есть! — радостно ёкнуло у Пушкина сердце. И он быстренько записал в блокнотик: ”А с третьего щелчка — брызнули мозги у старика!» Затем спрятал блокнот в карман и воскликнул, довольно потирая руки:

— Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!

— Всё! — захлопнул я рукопись.

— Для первого раза потянет, — сдержанно похвалил меня писатель Шишигин. — В особенности вам удался образ попа. Я прямо вижу, как от третьего щелчка у него мозги до потолка брызгают.

— Это не я, — сказал я. — Это Пушкин.

— Ну, не скромничайте, не скромничайте, — похлопал меня по плечу великий писатель.

Однажды Порфирий Дормидонтович женился на принцессе Мванге.

Дело было так.

К нам в страну с официальным визитом прибыла делегация из княжества Гамбия. Возглавляла делегацию принцесса Мванга, дочка тамошнего князя. На одном из дипломатических приёмов все пили кофе с пирожными. Великий писатель стоял неподалёку от принцессы. И вдруг, как это с ним частенько бывало, Порфирий Дормидонтович ни с того ни с сего громко и раскатисто захохотал. А трёх передних зубов у него не было. Их ему ещё в молодости выбил поэт Твардовский в пьяной драке. А новые, конечно, не выросли. Так вот — изо рта великого писателя вылетел большущий кусок пирожного и угодил прямиком в чашку принцессы Мванги… бульк!.. Все растерялись. А дипломаты просто окаменели от страха, ожидая громкого международного скандала. И только один Порфирий Дормидонтович сохранил полное спокойствие. Он, как ни в чём не бывало, окунул волосатые пальцы в кофе принцессы и, выловив свой кусок, снова засунул его в рот.

— Прошу вас, ваше высочество, — вернул он чашку принцессе. — Можете пить спокойно, руки у меня чистые. Я их только что после туалета вымыл.

Мванге так понравилась детская непосредственность великого писателя, что она взяла его в свой мужской гарем. На содержание.

С того дня писатель Шишигин не только писать перестал, но и вообще следить за собой. Ходил как последний бомж: в грязной куртке, мятых штанах и стоптанных ботинках.

— Порфирий Дормидонтович, — не раз и не два говорил я ему, — вы бы себе одежонку какую–нибудь купили.

— А на хера? — искренне удивлялся он. — Я же теперь на содержании.

Раз в год принцесса навещала своего русского мужа. Перед приездом любимой Порфирий Дормидонтович отправлялся на скотобойню и возвращался оттуда с большим куском парного мяса.

— Марфа ест только сырую пищу, — объяснял он.

«Марфа» — так он ласково называл принцессу Мвангу. Она его звала — Порфиша.

По приезде Марфа, ну то есть принцесса Мванга, румянила чёрные щёки, надевала русский сарафан, а на голову напяливала кокошник. И в таком виде вплывала в кабинет Шишигина, словно пава.

Порфирий Дормидонтович, как всегда, не писал, а валялся на диване.

— Барин, а барин, — обращалась к нему принцесса, сверкая белыми зубами.

— Ну чё тебе, Марфа? — лениво отзывался Шишигин.

— А ни–чё, — задорно отвечала принцесса. — Чё прикажете.

Ну и Порфирий Дормидонтович приказывал всё, что ему в данный момент взбредёт на ум.

Например:

— Почеши пятки.

Или:

— Покажи жопу.

Мванга всё это беспрекословно выполняла. Понимая, что она в России, а не у себя в Африке. А в каждой избушке свои погремушки.

Потом великий писатель брал в руки балалайку и начинал неумело тренькать, а принцесса, коверкая великий и могучий русский язык, принималась петь частушки:

Хорошо в родном краю,

Да бывают сложности.

Посидеть бы на хую,

Да нет такой возможности.

Вот такая меж ними была л юбовя.

Однажды я шёл по больничному коридору. А навстречу мне попался главврач. С похмелья.

— Валерий Михалыч, — окликнул он меня.

— Я вас слушаю.

— Это вы делали операцию этой, как её… больной Филимоновой?