Таир Али - Ибишев

— Я не слышу…громче!

— Тебе нужен…дом писателя?…Сигареты? — Селимов кивает и протягивает старику полупустую пачку.

— …возьму две.

— Дом писателя.

— Прямо… — Он прячет сигареты в карман пальто. — Там, видишь?

— Что?…Что вижу?

— Там. Проезжай электростанцию. — Старик показывает пальцем куда–то на восток.

— …метров через двести…увидишь большой столб с обгорелой верхушкой…молния ударила в прошлом году…рядом сидит собака.

— Что?…

— Собака, собака, говорю, сидит…рыжая такая…от столба повернешь направо, к скалам. Это там…дом писателя…

Старик улыбается и машет рукой на прощание. В его выцветших глазах вспыхивают и тут же гаснут золотые искры безумия.

Селимов заблудился. Это очевидно. Электростанция, столб, собака…сумасшедший старик–бродяга. Куда ехать? Только не обратно в лабиринт! Селимов включает радио. Крутит ручку настройки. Красная полоска проходит всю шкалу до конца. Ничего нет. Только треск и шипение пустого эфира. Словно наступил конец света и во всем мире остался только он один и этот сумасшедший старик, который продолжает махать ему рукой. Ветер катит по земле пластмассовый бидон.

Машина мчится по разбитой дороге, и за ней на несколько сотен метров тянется шлейф песка и пыли. Теперь Селимов абсолютно уверен: кто–то специально запутывает его. Кто–то не хочет, чтобы он встретился с писателем. (Селимов, как всегда, несколько переоценивает значение собственной персоны.)

Он едет вдоль бесконечной бетонной стены, над которой нависает главный корпус теплоэлектростанции с громадной, сужающейся кверху трубой. Вокруг трубы, отбрасывающей длинную неподвижную тень, кружатся черные птицы. Железные столбы высоковольтных линий, рыжие от разъедающих их ржавчины, безжизненно молчат. Из–за кризиса электростанция уже больше года работает с перебоями. На обочине, рядом с брошенными бетонными блоками, лежит разбитый грузовик, полузанесенный песком.

Дорога свернула направо, к скалам, и впереди показалось море, скрытое до этого громадой электростанции. Снова начались дома. Невысокие, серые, с наглухо закрытыми ставнями, они стояли, плотно прижавшись друг к другу, на небольшом ровном участке между скалами и дорогой. В стороне от домов Селимов увидел врытый в землю толстый столб с обгорелой верхушкой. Рядом, на песке, привязанная к столбу тяжелой цепью лежала тощая рыжая собака с гноящимися глазами. Когда он подъехал ближе, собака, с трудом преодолевая напор ветра, вдруг подняла морду и с яростным рычанием стала грызть цепь. Из ее пасти клочьями потекла пена.

Следуя указанием старика–бродяги, Селимов свернул направо.

5.

Он стоит, облокотившись на горячий капот машины и, щурясь от солнца и ветра, с чувством победителя рассматривает красивую, хотя и несколько запущенную виллу, выстроенную из камня на живописной скале, нависающей над морем. Сплошной балкон опоясывает дом по периметру. На крыше солярий и барбекю из огнеупорного кирпича. Панорамные окна от пола до потолка закрыты жалюзями. Прямо перед входом пустой бассейн, облицованный синим кафелем. Он завален песком и мусором. Вдоль дороги, ведущей к дому, в ряд стоят симпатичные фонари с разбитыми плафонами и высохшие, словно обугленные, маслины. Маслины разукрашены как новогодние елки. На скрюченных ветках, облепленных сверкающим серпантином из кассетных пленок, в изобилии висят пустые металлические банки, автомобильные запчасти, выкрашенные в красный, синий и желтые цвета, проволочные звезды и сито всевозможных размеров. Все это звенит, дребезжит и гудит на ветру.

Селимов оставил машину у водонапорного бака, стоящего на ржавых железных подпорках.

Солнце стоит в зените. Окутанное странным розовым маревом, оно яростно прорывается сквозь бегущие по небу тучи пыли. И его жар подобен укусу скорпиона.

Селимов идет к входной двери. Под ногами хрустят ракушки и песок. Сквозь плотно закрытые жалюзи кто–то внимательно наблюдает за ним. Селимову не по себе.

Ветер приносит запах горького миндаля и сухой полыни.

Дверь открыла полная краснолицая женщина в малиновом халате с капюшоном. Вытирая мокрые руки о чайное полотенце, перекинутое через плечо, она с нескрываемым любопытством смотрит на Селимова и широко улыбается.

— Прошу прощения. Это дом номер тридцать девять?…Я ищу дом писателя.

— А вы кто?..

— Я из редакции. Мы договаривались о встрече…по телефону…утром.

— Покажите какой–нибудь документ. — Селимов достает из портмоне редакционное удостоверение и протягивает его женщине.

В просторном холле темно и прохладно. Снаружи доносится вой ветра, наложенный на совсем отдаленный гул беснующегося моря.

— Сюда, пожалуйста. Вообще–то мы ждали вас к одиннадцати часам. Как договорились.

— Я никак не мог найти ваш дом. И спросить было не у кого. Такой ветер.

— Проходите. Только снимите, пожалуйста, туфли. Я сейчас дам вам тапочки.

Она отодвигает тяжелую бархатную штору и Селимов оказывается в полукруглой комнате, еще более темной, чем холл. Бледный солнечный свет, просачиваясь сквозь закрытые жалюзи, ступеньками лежит на ковре. Где–то справа, в углу, размеренно стучат часы с боем. Монотонно гудит кондиционер. Глаза Селимова начинают постепенно привыкать к темноте. В глубине комнаты он различает мужской силуэт.

— Кто это?.. Слесарь?

— Нет. Это корреспондент из газеты.

— А слесаря до сих пор нет?

Женщина включает свет.

За громоздкой конторкой вишневого дерева у стены стоит розовощекий толстячок в пижамных брюках и майке. Перед ним аккуратная стопка рукописей, раскрытая книга в мягком переплете и большой высушенный краб с отломанной клешней.

Толстячок натягивает на голову малиновый берет и выходит из–за конторки.

— Пресса! Пресса — это хорошо! Хотя, честно говоря, мы вас уже и не ждали… Но лучше поздно, чем никогда! Ведь, правда?

Толстячок неожиданно подмигнул Селимову и залился идиотским хрюкающим смехом.

— Вы проходите, не стесняйтесь! Садитесь в кресло, так вам будет лучше видны картины на стене. А тетя Сяма пока нам сделает чай. Ведь, правда, тетя Сяма? А может, кофе?

Селимов неопределенно кивает. Вся стена напротив него увешана картинами. Их не меньше двух десятков. Он безошибочно узнает руку отца. Но он никогда не видел этих картин раньше.

В комнате много книг. Они плотно стоят в высоком шкафу, уходящем под самый потолок. На подоконнике, рядом с пустым прямоугольным аквариумом, Селимов видит чучело маленького каймана и изящную модель парусника на лакированной подставке. Селимов удивлен. У него такое чувство, что все это он уже видел когда–то. Дежавю? Огромный веер, расписанный иероглифами, траченное молью сомбреро, китайский зонтик с цветами, две бронзовые статуэтки на мраморной каминной полке, граммофон со сверкающей медной трубой…Он почти уверен, что видел все это. Этот ковер с крупным геометрическим рисунком. Селимов пытается вспомнить. Ему кажется, что он вот–вот вспомнит. Но что–то отчетливо мешает ему.