Павел Мухортов - Повести и рассказы

— Ну ты полегче. Ты или больной, или ненормальный. Ты чего праздник портишь людям?

— Я вроде ясно сказал?

— Уймись ты, — Гусаров не договорил и хлопнул от радости Люлина по плечу, едва ли не подпрыгивая, громко засмеялся: «Гы–гы!» — указывая рукой на плотную статную фигуру. Прищурившись, Люлин узнал его. Вот это да! Встречи с этим человеком Валентин искал давно. Он дал зарок сказать ему наедине несколько ласковых слов. На душе стало тревожно, к горлу подкатил комок.

Шел бывший командир курсантской роты майор Беликов Василий Александрович. Он приблизился, жарко, глубоко дыша, смахивая платочком пот с загорелого лба; такой же прежний, с моложавым лицом, в джинсах и рубашке–финочке, глянул, как всегда, кода распекал курсанта, с едва заметной ядовитой улыбкой в больших навыкате, округло раскрытых глазах голубых и словно удивленных. Когда он увидел Люлина, то изменился, выражение глаз вмиг стало холодным, недосягаемым. Беликов окинул Люлина с ног до головы продолжительным изучающим взглядом, точно убеждаясь, что вот, дескать, жив еще и в добром здравии и ты, как вижу, не жалуешься, и не то спросил, не то сказал суховато:

— А-а, и ты здесь.

Люлин промолчал, уставился Беликову в зрачки, в переносицу, против воли усмехнулся, демонстративно переводя взгляд в небо. По телу пробежала дрожь. И с холодной испариной пробилась в создании мысль, если майор пристанет с расспросами, то… Люлин не знал, во что выльется это «то». Он не мог погасить в себе злой нервной дрожи и хотел плюнуть Беликову в переносицу. «Дикое, глупое желание. Что с тобой? Что? Неужели из ненависти плюнешь?» — думал Люлин, пугаясь набегающих мыслей. Майор, скрипнув зубами, скривился. Не скрыл, не совладал с чувствами, сообразил Люлин, а майор наблюдателен. Гусаров устремил на Люлина взгляд, полный недоумения и укора. Гусаров первым справился с испугом и, разряжая возникшее недоброе напряжение, прокричал четким командным голосом, небрежно махнув рукой:

— Товарищ майор! Василь Ксандрович! Не вините его. Перенедопил малость дружок. То бишь выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Пожалуйте в зал, Василь Ксандрович. Заждались Вас. Где Вы так припозднились? — Гусаров, усердствуя, придерживая майора за пояс, как женщину, повел по лестнице, семеня, опережая, заглядывая в глаза.

Хмельной майор, видимо, хорошенько предварительно выпил, шагал, широко расставляя ноги, с интересом поглядывал на Люлина чрез плечо, поспешно потом отвернулся взялся за локоть Гусарова.

— Неплохо придумано, перенедопил, — Беликов вымученно рассмеялся. — Надо запомнить. Ну, пойдем, пойдем, куда?

Гусаров толкнул стеклянную дверь, Беликов тронул его за плечо и прежде чем шагнуть за порог, плюнул под ноги, растер плевок носком туфли.

Люлин, стоявший поодаль, коротко улыбнулся, провожая удаляющихся пристальным взглядом, и поражался мыслям: догнать и пихнуть майора в спину («Откуда это детство?»). Накатили озноб и злость, в висках до тупой боли забилась, запульсировала разгоряченная кровь.

«Где же Лесков? Где Анжела? Почему они не приехали? Уехать и мне? Что здесь делать? Дело не в Гусарове и не в Беликове. Какая разница кто подло поступил. Почему могла совершиться подлость? Уйду, пожалуй, незаметно. Забыть бы все. Эти годы обманутых надежд. Жаль, не увижу больше Лескова.» Однако не успел он еще помянуть его, как послышались возбужденные голоса и заразительный девичий смех. И он, еще не веря ни ушам, ни глазам своим, лишь ощущая улыбку, растягивающую губу, машинально отметил — это Лесков и Анжела. И болезненное что–то возникло в груди: зачем он привез ее, зачем?

Анжела шла под ручку с Лесковым, и белый расширенный в плечах пиджак был ей очень к лицу. Увидев Люлина, она обрадовалась:

— Валентин?! Вы?! — и, освободившись от руки Лескова, подбежала к Люлину. — Вы приехали все же?

— Как видите, Анжела, — Люлин ответно улыбнулся, на хмуром прежде лице мимолетно проступило что–то доброе. — Я не обманывал. Поверьте. В гостинице меня поймал Гусаров и вытащил силком.

— Оправдываетесь? Бога ради, Валентин, бога ради, — Анжела широко улыбнулась. — Мы тоже на электричку опоздали. — А сегодня, нет, ну просто чудный вечерок. Не правда ли? Я так счастлива. Прогуляемся?

— Курорт, благодать, ноль забот и душевное спокойствие, — изрек Лесков и кивнул на распахнутые окна ресторана:

— Ну, как там?

— Бенефис Гусарова, дым коромыслом. Да, новость. Беликов пожаловал в гости.

— Хорошо гусь.

В тени, по узкой аллее березок, елочек и туевых деревцев по ровно уложенным плитам двигались, не прекращая разговор, в сторону санатория «Мраморный дворец». Умолкали трели птиц, и прогретый воздух, густо насыщенный лиственными и хвойными запахами, все реже нарушался в отдалении разнобойным лягушечьим пением.

— Вы повздорили? Угадал? — спросил вдруг Люлин, останавливаясь.

— И как же угадал, позволь узнать?

— А то незаметно? Надулись, как мыльные пузыри.

— А вы шутник, Валентин. С виду мрачный как не от мира сего, ядовитый. И Сережа вас окрестил молчуном. А вы, оказывается, говорун и шутник, — Анжела лукаво искоса посмотрела на Люлина… — Признавайтесь, отчего угрюмы?

— Угрюм? — с улыбкой переспросил Люлин, принимая серьезное выражение. «Почему угрюм? С чего она взяла? Неужто заметно?» — А я не угрюм. Я озабочен.

— Вот как? И чем же?

— Ага, вам скажи…

— Анжела, не приставай к человеку. Скажи лучше о чем мы говорили.

— Не говорили, а спорили. Сережа считает человека воспитать нельзя. Человек творец себя. И поставил в пример кого б ты думал? Простите, что на ты? Себя.

— Он не умрет от избытка скромности.

— Брось, старик, — перебил Лесков, — что человек творец, то это я шкурой испробовал. Рожал в себе разумного. Бился с ленью и с грешками. И чего я достиг за оградой? Засадил, сам того не желая, душу в панцирь, чтобы сохранить свое что–то, чтобы не вышибли, не выдавили естественное. И теперь твержу, не надо роптать. Кто виноват? Кто слаб? Коль бессилен — отрубь. Стало быть, имей мужество признаться. Анжела утешала, дескать, из меня человека сделали, — Лесков немного посмеялся. — Ты говоришь, Беликов там? Какой он?

— Неисправимый. Удав. Плюнул, как меня встретил. Обратно что ли идем?

— Погодите, ребята. Сядем на скамеечку. Посидим…

Послушались Анжелу, заняли лавочку неподалеку от бювета минеральных вод. Бювет — большое здание из стекла, бетона и мрамора, с огромными, завораживающе светящимися окнами напоминал тарелку. Они сидели в тишине в полосах света среди опускающихся сумерек.

— Сережа, ты полетишь в Сухуми?

— Д а. Завтра вылет. Билет на руках. Там решим как жить дальше. А ты, старик?

— Я? Не знаю куда и ехать. Куда глаза глядят. Я сегодня понял простую штуку. Серый, я не создан для армии. Я с пеленок с отцом по казармам бродил. Если б я был глупцом, ничего не ведающим, я бы еще на что–то надеялся. А так я просто понял мне противно в армии то, что здесь давно прижилось точнее, отношения между людьми.