Павел Мухортов - Повести и рассказы

Генка ошарашенно смотрел на нее. Она отвела глаза.

Прошу тебя, не смотри так и … приходи на свадьбу.

Когда Генка опомнился, Ирка была уже далеко: ни окликнуть, ни догнать. Ясный день, зацепившись за минутную точку, парализованно затих. «Стоило мне сказать «да», и она, не колеблясь, порвала бы с Филином. Всего одно слово. Но это означало бы навеки потерять друга и сделать несчастной Ирину, потому что счастлива она будет только с Филином».

Что–то похожее на скрученный жгут больно повернулось в груди, зашевелилось с неуловимой быстротой, стало разматываться и давить, давить. Повинуясь какому–то противоречивому чувству, Генка вынул из кармана подарок Ходанича. «Черный принц» ласково молвил: «Пользуйся…» Генка щелкнул зажигалкой, прикурил и размахнувшись, запустил ее в груду камней.

Геннадий с нетерпением ждал ответа Светланы. И когда через день он с трепетным волнением вытащил письмо из ящика, то тут же распечатал его.

«Здравствуй, Гена! Не знаю, является ли твое письмо в некоторой мере ответом на мое, но пишу тебе немедленно. Гена, никогда, никогда не жалей, даже если хочешь помочь кому–то. Жалость только убивает те силы, которые еще остались в душе. Возможно эта теория относится исключительно ко мне. Больше будет пользы от помощи просто сухой, деловой, дружеской, даже мягкой, но только не жалкой, а тем более жалкой подачки.

Ты прочел мое письмо, так знай, писала я его не для того, чтобы… а для того, чтобы поднять занавес неизвестности. Ты думаешь, ветер жизни катит меня вниз. Но я довольна всей, что было со мной, и мое бывшее поведение послужило только спасением. Надо жить с веселой улыбкой на лице, потому что в жизни нам отмерено мало до остервенения! Примеры есть. И надо смотреть на нее проще. А на тысячи наших коллизий — абстрактно. Так интереснее жить, легче и не замечаешь мелочей, не размениваешься. Спасибо тебе за звонок, за то, что тебя волнует чья–то судьба, за стихотворение (ничего, что оно в исповедальной форме, даже я бы сказала в абстрактной, я всегда пыталась понять этот жанр, как в поэзии, так и в изобразительном искусстве).

Не подумай, что я обыватель. Я не считаю, что нужно замкнуться в коробочку от невзгод. Думаю, ты поймешь о какой простоте я говорю. Человечество всей своей цивилизациею, развитием стремится облегчить свою жизнь. Для того придуман рычаг, иголка, пила, машина ЭВМ, расщеплен атом. Но от прогресса науки и техники отстал прогресс человеческой личности! Отсюда трагедии. В письме этого не изложишь. Оставим на потом.

Я не верю в судьбу, я верю в людей и знаю: они будут счастливы, и ты, и я вместе с ними. Если счастлив ближний — счастлива и я. Если нет — то я обязана делать все для того, чтобы он был счастлив. А он в свою очередь сделает тоже самое для других. Хорошо было бы, если бы люди видели в этом цель своего существования, а не жили по принципу «ЧЧВ» — человек человеку волк.

Знаешь, кода я познакомилась с тобой и особенно после нашего инцидента, то стала убеждать себя в нравственности всех моих поступков. Парадокс? И еще: если человек катится вниз, его невозможно удержать, стоя на горе, а только ниже его. Ты данном случай стоял ниже и остановил меня или наоборот, я стою ниже и пытаюсь остановить тебя и от того выбираюсь сама. Возможно у меня глупые суждения — судить тебе, желательно в устной форме. Извини за почерк сумасшедшего и мысли тоже.

С. П.

Геннадий ухмыльнулся. «Нет, в ней что–то есть. Интересно будет поговорить… К черту дела! Еду к ней».

Он оделся и сбежал вниз. Лифтом он не пользовался, стараясь изыскивать любой момент для тренировки ослабленного организма.

Светлана жила в старом, но добротном доме, на третьем этаже.

— Хэллоу, кабальеро! — она улыбнулась так нежно, что Генка почувствовал, как по телу пробежало приятное тепло. — Заходи, у меня гости, но ты их знаешь, не удивляйся.

Ткачук подал девушке цветок.

— Какая прелесть! — возвышенно произнесла она. — Я люблю, когда дарят или один цветок или огромный преогромный букет. Спасибо.

Геннадий снял куртку, нацепил шапку на могучие развесистые рога, отметив про себя, что комната Светланы чем–то напоминает комнату Ирки, хотел снять обувь, однако Светлана остановила его: — Нет, нет. Проходи так, у нас все равно уборка.

Не обмолвившись ни словом, они прошли в комнату. На плечи спустился приятный полумрак… Окна были зашторены. На двух подсвечниках: один в виде девушки индианки, стоящей на коленях с вытянутыми руками, в которых она держала чашу под свечи; второй в форме шара на подставке, — горели свечи, и по их столбикам переливаясь через край, слезился расплавленный воск. Казалось, что комната не имеет границ и откуда–то из глубины вселенной, неслась спокойная и возвышенная фуга Баха. В креслах сидели Хомяков и Ходанич. Пили кофе.

Светлана кокетливо уселась на диван. Олег и Василий удивленно хлопали ресницами, глядя на Ткачука. Он же, как будто готовился к такой неожиданности, спокойно поздоровался, смело, как у себя дома, подвинул кресло и, непринужденно развалившись в нем, достал сигарету.

— Вы знакомы?! — воскликнул Хомяков, и его глаза забегали по лицам присутствующих. Геннадий хотел что–то сказать, но Светлана опередила его: — Ха! Мы–то знакомы давно, еще с художественной студии. А откуда вы знаете друг друга? А?

— Мы — друзья детства. Но разве ты, Гена, рисовал? — и еще больше удивился. — И ты еще рисовал ко всем своим заслугам!? — Хомяков выжидательно посмотрел на Ткачука. Геннадию ничего не оставалось, как кинуть в знак подтверждения головой.

— Ой ля–ля–ля? Редчайшая встреча, — Подхватила Светлана.

— И ты, брат лихой, скрывал от нас такое сокровище? — Ходанич в шутку укоризненно спросил Генку, показывая взглядом на Светлану. — Ты эгоист, абориген!

Шторм бушевал в душе Геннадия. От фальшивого панибратства с Ходаничем хотелось спороть любую глупость, лишь бы тот заткнулся, но Генка опять пересилил себя. Глубоко затянулся дымом.

— Так–то оно так, но такое сокровищедает повод для торжества, — не унимался Хомяков.

— Нет, уж дудки! Сегодня день кефира, — обрезала Светлата дальнейшие дебаты по предложению Василия.

В окружающей обстановке накапливался какой–то заряд. Светлана определенно видела, как недобро сверкали глаза Геннадия, когда он подымал мутный взгляд от пола и резко бросал его то на Олега, то на Василия, словно это хладнокровное спокойствие, как затишье природы перед грозой, предвещало ураган человеческих чувств. Она знала Генку обычно болтливым и, даже когда он грубил, понять его было трудно. Ходанич же недоуменно оценивал всех по очереди, а Хомяков беспокойно посматривал на часы.