Михаил Однобибл - Очередь

Если в воображаемом телефонном разговоре очередница так изощренно, отчаянно блефовала, ведь не было у нее ни одной монеты, то какие же интриги плелись в действительных отношениях очереди со служащими, какие бушевали страсти, к каким катастрофам они приводили!

Нельзя было ждать ощутимых перемен раньше начала отопительного сезона. Задымит далекая невидимая центральная котельная, изменит температуру труб, и это в 40 кладовой станет единственным признаком жизни, идущей своим чередом за стенами подвала на Космонавтов,5. Все чарующее, текучее, никогда в точности не повторяющееся многообразие осеннего увядания сведется к нагреву металла, а бурное и будоражащее восстание весны – к его остыванию в конце отопительного сезона.

Но в скудости подземелья и с такими переменами связывались надежды. Майя ждала, что с наступлением отопительного сезона, когда внешняя стужа оттеснит очередников к горячим трубам недр подвала, учетчик остепенится. Швея давно отвыкла интересоваться происходящим за пределами подвала. Она думала, что учетчика тянет к окнам, пока все к ним льнут, а когда очередь остынет, и он отвернется.

Единственным слепым глазком на волю оставалось крошечное квадратное окошечко на циферблате наручных часов. Каждую полночь по истечении суток механизм мягко цокал и показывал следующее число. Какое-то время после 8 апреля учетчик упустил. Часы остановились в беспамятстве болезни, и он не знал, на сколько отстал от настоящего хода времени. Однако, начиная с 9 по счетчику числа, учетчик заводил часы в одно и то же время, это было центральным событием суток.

На 53 сутки подвального сидения по отстающему календарю учетчик услышал гул. Земля дрогнула. Бетонные панели подвала колыхнулись, устояли и вновь колыхнулись. Подземные толчки начались ближе к полудню, когда подвал спал, а учетчик в привычных бесплодных поисках выхода из лабиринта бродил между спящими. В первую секунду он замер от неожиданности: не почудилось ли? Однако подземное движение не прекращалось. Оно слабело и усиливалось. До сих пор учетчик не попадал в землетрясения. Но от путешественников слышал рассказы о рвущих дороги трещинах, о рушащихся селениях. И подвальщики, среди них наверняка были матерые бродяги, не могли не догадываться, что ждет всех скопившихся под зданием, если перекрытие не выдержит тяжести зашатавшихся этажей учреждения. Луг, поляна, улица, двор, где над головой только небо, – вот безопасные места при землетрясении, туда надо бежать, это ясно всякому. Учетчик ждал паники, истошных криков, массового исхода очереди из подвала.

Огонек свечи колыхался от толчков крови. Учетчик прижался к бетонной колонне цоколя, одной из несущих тяжесть здания. Поначалу он решил пропустить вперед людскую лавину и вырваться из подвала на ее плечах. Но затем предпочел движение в первых рядах. Когда неуправляемая толпа хлынет наверх через горло очереди, она неминуемо вынесет учетчика из подвального лабиринта к выходу из подъезда. Учетчик наугад зашагал вперед. Жаль, Немчика рядом не было. Вместе, плечом к плечу, они быстрее пробились бы на поверхность.

Когда невнятный гул и толчки затухали, учетчик обмирал. Но грозные вдохновенные звуки, от них с потолка сыпалась пыль, возобновлялись. Учетчик шел и шел на сладкий пьянящий шум.

Между тем, подвальщики спали, не чуя опасности, так изнуряли их еженощные бдения. Конечно, они не ожидали землетрясения. Вряд ли с момента постройки здания случалось подобное. Мелькала шальная мысль разбудить спящих криком тревоги и ликования. Но учетчик опасался паники в сонном царстве. Осторожно разбудить сначала одного? В угрюмых вереницах спящих учетчик стал выбирать, кого.

В узком месте ему пришлось переползать переплетенные во сне тела. Никак нельзя было обойти клубок. Нечаянно учетчик в кого-то больно уперся, или свеча капнула горячим стеарином. Толстая рука нащупала и повалила учетчика. Свеча погасла. Во мраке учетчик почувствовал, что потревожил женщину. Она его не упрекала, ни о чем не спрашивала, а прижимала к себе и укладывала поудобнее, чтобы избавиться от беспокойства и опять заснуть. Она не понимала спросонок, что их лежбище вот-вот станет братской могилой, что оберегаемый ей временный покой не кончится. Настойчиво, с усталой лаской она прижимала учетчика к полной мягкой груди и гладила по волосам, так самка в полусне убаюкивает детеныша. Когда учетчик щипками, тычками и отчаянным шепотом в ухо все же добудился бабу, она послушала гул, широко зевнула и, чтобы не утруждать себя спором, согласилась: «Да, землетрясение. А может, война. Но главное, над нами тихо. Если кадровики не подняли тревогу, нам подавно не о чем волноваться. Ты кто такой, чего колобродишь?» Истратив на внушение последние силы, очередница повернулась к учетчику спиной и ровно, глубоко засопела.

Когда учетчик выпутался из клубка тел, подземные толчки прекратились. Они возобновились на следующий день, но учетчик уже знал их природу. Во дворе ревел, дребезжал, грыз землю старенький экскаватор. Такая обыденность поначалу страшно разочаровала учетчика. Но через пару дней он понял, что рытье траншеи не менее важно, чем неслучившееся землетрясение. На это указывало и поведение швеи. Вопреки всегдашнему безразличию к событиям внешней жизни, не касавшейся ее в принципе, она первой объявила учетчику новость: «Говорят, в здании надолго отключат воду, течи труб пересохнут. Надо сделать хотя бы маленький запас воды. Может, Немчик поможет? Не мне, всему изолятору. Попроси своего дружка». Учетчик согласился.

Однако Немчик некстати пропал. Наверно, нашел достойного противника, о ком всегда мечтал, и погрузился в раж шахматных баталий. Между тем события, начавшиеся рытьем траншеи во дворе, стремительно развивались. По наущению сантехника, обследовавшего ветхие трубы учреждения Ко.5, город решил поменять их на новые. Траншея подошла под здание. И в один прекрасный день рабочие отбойным молотком пробили в цоколе брешь. Ее тусклый отсвет падал на стену в конце коридора, в который выходила дверь 40 кладовой. Теперь учетчик знал, куда идти, но подвальщики и близко не подпускали его к пролому. В отношении него продолжало действовать негласное суровое предписание, он чувствовал, что нарушением было даже то, что он видел свет. Впрочем, пролом цоколя потряс все подвальные устои.

По изменениям в поведении подвальщиков, по отрывочным репликам встревоженной Майи учетчик составил представление о происходящем у пролома в разное время суток.

Пока трясущийся от натуги экскаватор вонзал в землю ковш, пока отбойный молоток разбивал асфальт и бетон, пока сварка резала и варила трубы, пока рабочие вынимали из земли старые сети и прокладывали новые, пока машинист экскаватора менял лопнувший от натуги гидравлический шланг, пока чинили дряхлый компрессор, пока неспешно обедали и распивали на дне траншеи бутылку вина, – словом, пока штатные работники жилищно-коммунального хозяйства что-то делали у пролома, они своим присутствием поддерживали относительный порядок. Уличники из хвостов очереди по ту сторону пролома кругами ходили вокруг рабочих, но боялись путаться под ногами, только украдкой охотились за случайными находками. Всему, что рабочие выкапывали из земли и бросали за ненадобностью, очередь находила применение. Обрывку проволоки, огрызку трубы, ржавому печному утюжку, давно вышедшему из употребления в городе и в деревне. Очередников с внутренней стороны пролома поглощал дележ кусков толя и колючей стекловаты, валяющихся в подвале после вскрытия старой теплотрассы. Всему находилось применение за исключением горьких попок магазинных огурцов. И все знали свое место.