Михаил Однобибл - Очередь

И вовремя. В свете дальнего фонаря на взгорке тротуара учетчик увидел знакомую фигуру. Невысокая ладная женщина приближалась размеренным шагом. С усталым достоинством держала она увенчанную тяжелой косой голову. Учетчик узнал Раю Лукаянову. Она только шла на службу в свой 26 отдел, значит, не могла видеть, как ее подземный пленник качался под окнами учреждения. И теперь не следовало показываться ей на глаза. Учетчик стал удаляться от светящихся кадровых громад улицы Космонавтов, протиснулся между сараями и вышел в одноэтажный, заросший зеленью частный сектор. Ноги сами вели за кривой тополь. Сколько раз учетчик смотрел на него из подвального окна, мечтая оставить за спиной решето корявой кроны, заслонившей загородные дали! По этим улицам в метель он забрел в город, они же выведут его обратно.

Но если в снежной апрельской мгле улочки тянулись безжизненными просеками, то сейчас, в летнюю теплынь, они не спали. Некоторые дворы, особенно у заборов в густом мраке под деревьями, были полны копошения, смешков и возгласов. Учетчик хотел было уйти из-под фонарного света середины дороги на обочину, но оттуда послышались игривые голоса и топот догонялок. Учетчик на ходу мельком оглядел компанию. Ничего особенного, неугомонная зеленая молодежь из мелких служащих: курьеры, порученцы, стажеры, студенты на практике. Видимо, по неопытности или нерадивости они допускали упущения по службе в течение рабочего дня, поэтому по его окончании, сверхурочно, им было велено штудировать руководящие инструкции. Однако занимались они самообразованием несерьезно, да и учебную тетрадку им выдали на всех одну, непоседы вырывали ее друг у друга, боролись и бегали по бревнам с риском быть задавленными, если сложенный у забора штабель раскатится. Вокруг резвящихся младослужащих угадывались во мраке скорбные силуэты очередников. С угрюмым немым укором взирали они на беззастенчивое разбазаривание времени. Одного в фонарном свете учетчик увидел четко, тот скорбно восседал на верху ворот, ведших, очевидно, во двор отдела кадров, откуда высыпала пестрая братия. Нечто похожее учетчику доводилось видеть за городом, когда извилистые пути и проселки сезонного промысла выводили на окраины деревень. Он не знался с такими компаниями, не оборачивался на оклик: звать могли не его, а если его, то значит, окликнувший обознался.

Сейчас учетчика тревожила слежка. Ее, впрочем, и слежкой трудно было назвать, потому что нашедшие и догнавшие его на темных улицах двое шли за учетчиком, не таясь и спокойно беседуя между собой. Такая бесцеремонность тем более удивляла, что одним из сопровождающих был Кугут. 8 апреля учетчик навсегда запомнил личность сипоголового. Увязавшиеся за учетчиком очередники шли как будто по своим делам, но, когда учетчик поворачивал с улицы на улицу, они, как привязанные, поворачивали за ним. Не мог же он до утра гулять под надзором! Их присутствие не входило в его планы. Но и бежать от докучного старикана было нелепо. Сегодня не 8 апреля. Очередь ясно дала понять, что учетчик в городской иерархии не ниже Кугута. Учетчик круто развернулся к незваным попутчикам и исподлобья посмотрел на Кугута.

Тот примирительно поднял руки и сказал: «Мы здесь только для того, чтобы избавить тебя от неприятных сюрпризов. Мы знакомы с первого дня, и я знаю, что ты не ходил один по ночному городу. Метель не в счет, это редкий случай, когда пустые улицы действительно безопасны. А летней ночью чужака на каждом шагу подстерегают угрозы. Чем теплее и тише, тем опаснее. Частносекторные стояльцы знают меня и могущество очереди, которую я представляю, поэтому связываться не рискнут, а в одиночку ты станешь легкой добычей. Опасны не только очередники. Мелкие служащие, все эти безусые стажеры, вчерашние студенты, заигрываются и бывают жестоки. Как-то странно, первоподъездники, так высоко ставя твои заслуги, не позаботились о твоей охране. Мы пошли за тобой еще для того, чтобы сказать: пожалуйста, не думай слишком плохо о втором подъезде и слишком хорошо о первом. Их сверщик воспользовался удобным случаем, чтобы смешать нашу очередь с грязью, а себя выставить ревнителем чистоты стояния. Но неизвестно, как первоподъездники повели бы себя на нашем месте 8 апреля под бомбежкой срочных запросов и грозных резолюций высших инстанций. Кстати, и сейчас мы можем предложить тебе больше, чем они. После всех славословий в твой адрес их сверщик предложил тебе встать крайним в очередь, что доступно любому в городе новичку без всяких заслуг. В нашу же очередь ты можешь вернуться на свое законное 970 место. Все эти месяцы я не вычеркивал тебя из списка, да и как я мог, когда ты фактически оставался в очереди, в ее сокровенных недрах. Завтра ты смело можешь явиться на утреннюю перекличку и занять свое место. Его ты легко найдешь по Хфеде, занимавшем очередь за тобой. Надеюсь, ты не забыл своего ближайшего соседа?»

Учетчик с трудом и не сразу узнал в спутнике Кугута Хфедю. Тот демонстративно держался в стороне, медленно обходил по кругу пятно фонарного света и, далеко выбрасывая длинные сильные ноги, пинал мелкие камни. В хищной повадке подростка, в колючем прищуре глаз не осталось и следа былой наивности. За пару-тройку месяцев в городе он вырос в опасную уличную бестию, прошел школу хвоста очереди и впитал присущие ей пороки, страхи и страсти. Хфеде, закоренелому стояльцу, никак не улыбалось возвращение в строй давно пропавшего номера из числа впередистоящих. Естественно, учетчик и в подвале стоял впереди, но там это было не так оскорбительно зримо, как лишняя спина, выросшая перед глазами. И, чтобы не наживать себе в городе еще одного врага, их без Хфеди было довольно, учетчик быстро и твердо сказал Кугуту: «Ты сам знаешь ответ на твое предложение». – «Да, но я должен был сделать его для очистки совести, – осклабился старик. – Твое дело отказаться, а мое – предложить. В то, что ты всерьез намерен уйти из города и всех его очередей, я поверил еще на переправе, когда веслом выбивал у тебя нож: так грозно ты им размахивал, хотя уже пускал пузыри и готов был уйти на дно. Поверь, мы с Хфедей ничего не имеем против тебя и твоей решимости навсегда нас покинуть. Лично я фактически благодаря тебе сделал карьеру сверщика, сменив на этом посту Егоша, отправленного в хвост очереди за халатность. Может, у Егоша на тебя вырос зуб, хотя он сам виноват, шляпа. Я полагаю, если совместное будущее нам не светит, незачем ворошить прошлое. В знак примирения, чтобы ты за городом не поминал нас лихом, мы собрали тебе в дорогу кое-какую снедь и готовы проводить тебя на вокзал, на предутренний белёвский поезд. Конечно, не в наших силах достать билет, этого никто из очереди не сможет, но до первой загородной остановки легко доехать и на подножке. Вскочить на нее можно, когда поезд тронется и проводник уйдет в вагон. Некоторые из наших и зимой, когда голодно, отваживаются на такие поездки в деревню с риском заледенеть и свалиться на ходу. А уж летом, когда теплый ветер овевает лицо, путешествие на подножке одно удовольствие. Белёвский проходит через нашу станцию очень рано. На рассвете ты оставишь за спиной улицы города, проедешь по высокому железнодорожному мосту над текущей далеко внизу речонкой, махнешь на прощание злым зареченским очередям, пусть бегут за тобой под насыпью в бессильной ярости. Еще через полчаса ты растворишься в своем милом загороде. Ну, а мы останемся куликовать на своем болоте, номерами прикованные к очередям, взорами – к окнам заветных кабинетов, а сердцем – к телефонным будкам. Поверь, в маете уличной очереди одна отрада: набрать заветный порядок цифр и в чудесной близи услышать заветный голос, тот, что позовет меня в будущем, когда я отстою очередь и шагну за порог отдела кадров».