Михаил Однобибл - Очередь

Учетчика охватило ликование. Он чувствовал себя на гребне событий. Что за дивный день! Он не знал точно, какое сегодня число, но пока все складывалось настолько же удачно, насколько вкривь и вкось шло 8 апреля, с утра, когда метель завела его в город, до вечера, когда город низринул его в подвал. Теперь и тонкий полумесяц не выдавал учетчика в темноте, не затмевал хрупким светом путеводных звезд, глядел верным товарищем в отличие от постылой полной луны 8 апреля.

Однако, радуясь, учетчик себя охолаживал. Сам он к жестокому устройству городской жизни, к механике разворачивающихся в неразрывном сцеплении разных событий относился с тем же непростительным легкомыслием, с той же недооценкой опасности, что и в первое время. Он задавался вопросом и не находил ответа, почему только сейчас, через столько часов после освобождения, он дал себе труд мысленно вернуться в подвал и подумать, что там творится после его ухода в пролом.

Для этого не требовалось богатое воображение. Учетчик почти воочию видел, как Майя, разогнав хор, не смогший предотвратить побег, и примчавшись к секретарю второподъездной очереди, рассказывает о происшествии и в нетерпении стучит дирижерской палочкой по столу. Но зря она понукает, толстяк сам торопится изо всех сил: брызгают чернила, щелкает перо, рвется бумага. Когда депеша о побеге учетчика готова, подвальщики поверх голов передают срочное известие в высшие инстанции, в первую очередь в 26 отдел кадров, лично Лукаяновой, потому что она кровно заинтересована в молчании Майи, купленном отдачей учетчика в вечные подмастерья. Но у других служащих тоже есть вопросы и претензии к учетчику, поэтому следующая копия шоферу, еще копия Зое-пекарке, всем заинтересованным лицам. Вновь взлетают над головами руки подвальщиков, это уже летят обратно ответы с руководящими указаниями. На бумаге свежие злобные росчерки: «обеспечьте поимку», «выпытайте правду» и тут же, другой рукой, «пусть замолчит!» Взаимоисключающие грозные резолюции нагоняют страх и побуждают к действию. Конечно, секретарь давно уже кричит в цокольное окно, зовя Кугута, чтобы передать приказ об аресте учетчика. И счастье учетчика, что сипоголовый гонитель ушел со двора учреждения за двушкой. Разве не почуял учетчик подвальный холодок в груди, когда карлица загородила ему дорогу! Ему повезло, что и она оказалась охотницей за монетой. Но это уже в последний раз, нельзя бесконечно уповать на удачу. Теперь-то уже все в городе спохватились. Учетчик не сомневался, что следующие шаги за спиной будут шумом погони. Тогда не убежать. Если он не хочет вернуться в подвал, что хуже любой бесприютности, нельзя дать очереди обнаружить себя, поэтому нельзя делать ожидаемых шагов. Значит, ни в коем случае не идти на вокзал. Раз ему советовали уехать из города по железной дороге, вокзал уже наводнен патрулями очереди от зала ожидания до крыш вагонов проходящих поездов, а на подступах устроены засады.

Учетчик должен был разминуться с ищейками, высланными ему наперехват, при том что они знали город, как свои пять пальцев, могли ориентироваться с закрытыми глазами, он же шагал наугад по незнакомой местности. За месяцы подвального сидения учетчик отвык от физического напряжения. Сердце, вяло толкавшее кровь в подземелье, трепыхалось в груди, как птица. Казалось, оно решило сполна и сразу вознаградить себя за долгую несвободу и улететь на простор из куцей полуволи городских улиц. А тело, хилое тело взмокло от пота и дрожало в изнеможении каждым мускулом. Усталые ноги несли учетчика вниз. По ходу спуска бурьян рос гуще и выше, проулки истончились до тропок. Движение вдали от глаз и пут очереди доставляло счастье, отчего делалось невыносимо жарко. Поэтому, когда кривые заборы и тупики, откуда учетчик ощупью возвращался в петляющие между огородами проходы (в одном месте пришлось осторожно перешагнуть спящего пса), вывели к речке, учетчик чуть не вошел в воду в одежде.

Ветви ив смыкались над узким руслом. Было безлюдно, только на другом берегу в низком доме мерцало окно, работал телевизор, слышались неестественно отчетливые голоса актеров. Осторожно, чтобы не выдать себя плеском, учетчик умыл лицо и напился тепловатой, пахнущей тиной воды. Без сомнения, он вышел к притоку главной реки. Весной он не смог через нее переправиться, но ледоход давно прошел. И сейчас сплав по течению этой тихой воды разве не лучший тайный путь из города? Во всяком случае, приток безошибочно приведет к слиянию.

Как только учетчик остановился и задумался, вокруг него в душном воздухе собралось облако комаров. Они тоже не давали времени на колебания. В сумку с подаренными в дорогу продуктами учетчик уложил одежду, привязал к голове, чтобы освободить руки, и голышом скользнул в воду. Речка была мелкой, где по пояс, где по грудь. Редкие ямы он переплывал. Впрочем, на всем протяжении русла он не шел, а полуплыл, погрузившись в воду и мягко толкаясь от дна, чтобы собственным весом не повредить ногу о замытую в ил корягу или колючий железный хлам, прикосновение к нему вызывало дрожь отвращения.

Приток оказался извилистым, путь долгим, и у слияния, когда в просвете под деревьями, приоткрылась ширь главной реки, учетчик клацал зубами от холода и голода. Следовало отдохнуть и подкрепиться перед решительным броском за город. Глупо утонуть в ста метрах от воли! Учетчик вышел на берег, трясущимися пальцами распаковал сумку и долго растирался сухим полотном рубашки. Когда он чувствовал, что от сотрясающего тело озноба у него вот-вот вырвется скуление, он впивался зубами в одежду. Потом он ел необыкновенно вкусный, с кислинкой, черный хлеб, такой пекли на местном хлебозаводе. Хлеб достался учетчику за 2 копейки. Вокруг царили тишина и безвестность. И отдаленный собачий лай не доносился из города. В тиши одиноко катилась с горы невидимая машина, жалобно скрипя на ямах рессорами. Учетчик чувствовал себя бодро, голова работала ясно. Он не забыл отстегнуть от подкладки жилета булавку, чтобы на глубине держать ее под рукой и уколоть мышцу, если сведет судорога. В прежнее время учетчик мог рассчитывать на свою выносливость, но сейчас ждал от собственного тела любого подвоха.

Он собирался вернуться в воду, когда в десяти метрах впереди кто-то тихо подплыл к слиянию из большой реки и у самого берега, на мелководье, вдруг распрямился во весь рост, вода с журчанием заструилась вниз. С берега ударил луч фонаря. Молодая обнаженная женщина оглаживала руками освеженное купанием тело, она позволила себя рассмотреть, зачерпнула пригоршню воды и плеснула в светящего. Кто-то невидимый сказал с берега: «Не шуми». – «А ты не свети!» Фонарь погас. Наступила тишина.