Михаил Однобибл - Очередь

Чтобы тоже не заразиться, очередники стали шарахаться от учетчика, как от чумы (авторитеты, по словам Немчика, просто-напросто удрали с переговоров). Боязнь подхватить этапную лихорадку, как окрестили поразившую Риму болезнь, вызвала далеко идущие, непредсказуемые последствия. В очереди распространилась атмосфера подозрительности. Судя по истории болезни Римы, лихорадка передается не легко и не всем, но имеет скрытый период развития, следовательно, может со временем проявиться у любого из тех, кто общался с учетчиком и Римой. Новые случаи заболевания пока не выявились, но в очереди бушует эпидемия отчуждения. Стояльцы избегают разговоров и прячут лица, чтобы не дышать одним воздухом.

В пучине очереди вызревает идея предочередей, наподобие кадровых приемных, чтобы впредь не допускать проникновения в город чужеродных элементов. Каждого новичка, приходящего занять очередь, предлагают сначала запирать в карантин под наблюдение бывалых стояльцев: пусть посмотрят на личность и поведение пришельца, а затем примут решение о его зачислении крайним в очередь, либо о выдворении из города. Естественно, из таких предстояльцев, одной ногой вставших в очередь, рано или поздно образуются очереди ожидающих окончания карантина. «Кто крайний в очереди занять очередь?» Сегодня этот вопрос кажется диким, а завтра может стать обычным для всякого входящего в город. Если нововведение приживется, хвост очереди фактически превратится в кадровую службу. Уличники будут решать участь предочередников со всеми злоупотреблениями, перекосами и крайностями, которые допускают кадровики в отношении очередников. Когда служащие узнают об этом обезьянстве, а им непременно донесут свои же, трудоустроившиеся братья-соискатели, то не поздоровится всей очереди. Вот до какого опасного сумасбродства может довести предосторожность, если ее крайние меры переходят в закрайние!

Передав учетчику эти шокирующие новости, Немчик сказал, что лично он в числе здравомыслящего меньшинства очереди не верит ни в душевное расстройство Римы, ни в заразность учетчика. Поэтому Немчик не прячет лицо. Учетчик больше рискует заразиться от Немчика банальным гриппом, чем Немчик от учетчика сказочной этапной лихорадкой.

Конечно, остается вопрос, что на самом деле творится с Римой. Немчик предложил свою версию мотивов ее поступков, более прозаичную и правдоподобную. Попытки Римы уйти на этап – крайнее проявление невыносимого, мучительного раскаяния, пусть неуклюжего, по-детски экзальтированного, зато чистосердечного. Девушка глубоко сожалеет, что позволила перерезать конвойный ремень и увести себя в побег, чем погубила репутацию дворничихи и доставила массу хлопот музею и райотделу права. В стремлении искупить вину Рима стремится подвергнуть себя самой суровой каре и навсегда избавить родной город от своего присутствия.

«Ты еще не передумал уйти из города вместе с Римой? – спросил Немчик, он искоса взглянул на учетчика и, получив утвердительный кивок, удовлетворенно сказал: – Вот потому я и веду тебя ей навстречу. Чтобы разом перевязать все узлы: одних друг с другом соединить, а других друг от друга избавить. К счастью, нашелся в очереди человек, не поддавшийся общей панике, не боящийся от тебя заразиться и согласившийся мне помочь. Это наш возница. Без него я, хворый, за тобой не угнался бы. Ты по достоинству оценишь его великодушие, если я тебе скажу, что этот самоотверженный парень крепко из-за тебя пострадал 8 апреля. Ты его, наверно, прежде не видел. Он 695 номер второподъездной очереди, тот, вместо кого ты вошел в здание. После такого вопиющего ротозейства он не мог сохранить место в очереди. Он пропустил тебя вместо себя и, таким образом, стал лишним. А кто же потерпит перед собой лишнего человека! У него отняли номер и отправили в хвост занимать очередь заново. Так что по твоей вине он до сих пор на улице, а мог бы с весны стоять в подъезде и сейчас вместе со всем подвалом праздновать начало отопительного сезона. Однако он, несмотря ни на что, любезно согласился помочь отвести тебя к Риме. И если в дороге ты выбьешься из сил, он повезет на тележке двоих. Он надежный парень, ты можешь смело пожать ему руку!»

Немчик по одному ему понятным приметам выбирал путь на развилках. Могучий возница, совершенно седой от снега, шагал и шагал сквозь метель.

Учетчик уже не наклонялся к тележке, не разговаривал с Немчиком, старался только не терять спутников из вида. Настроение было приподнятое. И кто бы на его месте стал обращать внимание на такие мелочи, как усталость и жажда, холод и мрак, если открылась прямая дорога к цели. Отпала необходимость искать и выкрадывать Риму. Учетчика вели к ней за город! А там он как рыба в воде, там он найдет способы помириться с девушкой и увести ее далеко от гибельных этапных маршрутов. И если его добрые проводники, Немчик с возницей, тоже захотят освободиться от оков очереди, учетчик возьмет их в компанию. Вместе они найдут Рыморя и удобное зимовье, подлечатся, как-нибудь сообща прокормятся до весны и заживут привычной, нелегкой, но понятной и привольной сезонной жизнью.

«Приехали! Стой, приехали!» – сипло крикнул Немчик и заколотил по железу тележки. Возница встал. И вдруг вспыхнул свет. В один миг зажглись фонари на улице и желтые окна на разных этажах здания, в темноте тележка подъехала к нему вплотную. Искрящиеся на свету мириады снежинок ослепили учетчика. Он услышал гомон и постепенно различил огромную толпу перед зданием. Скопище людей в непроницаемом мраке сохраняло полную тишину, и так же дружно они встретили прибывших громкими возгласами. Учетчик машинально прикрыл лицо рукой и хотел отступить в тень козырька подъезда, где стояла привязанная к перилам крыльца, залепленная снегом коняга. Однако возница, как клещами, взял учетчика под руку, нельзя было противиться такой силище, и повлек по ступенькам крыльца к двери здания. Толпа радостно загудела, донеслись хлопки, свист.

Учетчик от неожиданности больно вывернул голову в сторону Немчика. А на кого еще он мог смотреть! Немчик выбрался из тележки и, шаркая, шел в здание. Он плюнул под ноги и стегнул учетчика прутом, чтобы не оборачивался.

В ярко освещенном теплом вестибюле, куда они вошли с порывом ветра и хлопьями снега, царили тишина, чистота, порядок. Несмотря на поздний час, внутри здания ощущалось напряженное бодрствование. Здесь тоже было многолюдно, но, в отличие от двора, никто не обратил на их троицу ни малейшего внимания. Посетители непонятного заведения и друг дружку не замечали. Часть в глубокой задумчивости сидела вдоль стен на лавках, какая-то девочка уткнула лицо в колени. Другие взволнованно расхаживали между сидящими. Двое взялись за руки, но глядели в разные стороны: наверно, пришли сюда по одному вопросу и вместе его обдумывали. Из-за дверей кабинетов по обеим сторонам коридора доносился шум. Казалось, двигали тяжелую мебель на маленьких железных колесиках, крутившихся по полу с писком и стуком. Дверь помещения в конце коридора распахнулась, из нее выбежал молодой взбудораженный служащий, его мундир с множеством мелких знаков различия расстегнулся, на рукаве темнело мокрое пятно. Служащий поймал висящую на нитке форменную пуговицу, оторвал и спрятал в карман, чтобы не потерять. Он свирепо огляделся вокруг, сделал глубокий вдох, круто повернулся к захлопнувшейся за ним двери и принялся дергать ручку. Дверь приоткрывалась и захлопывалась, кто-то невидимый за ней боролся и не хотел пускать к себе.